- Мятежника со всех сторон окружен нашими армиями. Трое лучших, полководцев Красс, Помпей и Лукулл, веду практически все наши силы. В этих условиях нам остается только решить, кто добьет и кому достанутся лавры пленения Спартака.
Слово взял Геллий.
- Только что прилетели почтовые голуби, они донесли, что Помпей и Красс вступили в битву со Спартаком и разгромили его орду.
Сенат зашумел.
- А что с самим главарем, он что пленен?
- Судя по всему да. Во всяком случае, обложен как зверь.
- Спартак должен быть взят живым, его казнь будет публичной. - Проорали глотки нескольких сенаторов.
- Разумеется. - Произнес Катон. - И при этом позорной. Если же этот дикарь погибнет в битве, то это нас крайне огорчит.
- Красс и Помпей должны стать триумфаторами, а затем их изберут консулами. - Послышались голоса.
- Вот это тоже верно. По заслугам награда.
Спартак-диктатор!
- А стоит ли устраивать триумф, по случаю подавления бунта каких-то жалких рабов?
- Слишком много чести рабам, это их заставит гордиться.
Другие голоса орали.
- Спартак уже не раз разбивал нас, он нанес ущерб больший, чем Ганнибал. За его поимку и разгром следует назначить триумф.
Послышалось решительное заявление:
- Ставим на голосование. Кто за то, чтобы наградить Красса и Помпея триумфом.
Сенаторы встали, большинство чтобы подольститься к победителям проголосовало за.
- Кто против. Меньшинство, что же хоть одно решение нам удалось принять, до обеда.
Сенат хотел, уже было распуститься на перерыв, как перед ними возникло свечение и спустя секунду погасло. Четыре человека, два хорошо знакомые Помпей и Красс предстали перед сенаторами. Многие из них впервые увидели Спартака, похожего на статую Геркулеса, только, пожалуй, более стройную. Его мышцы после обработки регенератором стали еще рельефнее и глубже, сам он напоминал Атланта, Красс и Помпей были на голову ниже его, едва доставая по плечо, а Эдмонд и вовсе казался малюткой. Мальчик почувствовал себя неуверенно в присутствии столь большого количества с любопытством его разглядывающих лиц. Поэтому юный хроноразведчик взлетел вверх, демонстрируя свое превосходство и презрение к окружающим.
Этот полет вызвал еще большее удивление у сенаторов, многие вылупили глаза.
Тогда мальчик Эдмонд Д’Артаньян слегка подкрутив плазмо-комп, обратился к толпе патрициев потрясающе громовым голосом.
- Я бог и сын Юпитера Перун - требую повиновения к себе.
По рядам сенаторов прошел рокот. Слово взял Катон, которому в будущем суждено было стать самым рьяным противником Цезаря.
-Чем ты докажешь, что ты бог, а не самозванец.
- Тысячи мертвых римских воинов свидетельствуют об этом! - Мальчишка выпятил грудь.
- Красс и Помпей подтверждаете это.
Помпей склонил голову с густой гривой.
- Да высокочтимый сенат. Это действительно бог, я видел тысячи наших трупов, оставленных там, где прошла его десница.
- Кроме того. - Вставил Красс. - В мгновение ока он перенес нас из прошлого времени, когда мы еще дрались у реки Брадан, в Рим, на заседание сената. Этому богу под силу даже повелевать временем.
-Так он и есть! - Закончил мальчик Эдмонд. - А теперь требую от вас, чтобы вы немедленно приняли решение освободить всех рабов.
Сенат взорвался, один из самых богатых патрициев Геллий вскочил и замахнулся кинжалом.
- Пока жив этого не будет.
-Ну, если это твое непременное условие, тогда получай! - Эдмонд пальнул в сенатора лазером. Это напоминало огненный столб, изошедший от мальчишки и спаливший одного из богатейших людей Рима. От него осталась только маленькая горсточка пепла.
Сенат только что получил наглядную демонстрацию божественности, по нему прокатился гул ужаса. Знатные патриции, что не склонялись перед любым диктатором пали на колени.
- Его душа в Тартаре. - Громовым гласом рявкнул Эдмонд Д’Артаньян. - И ему там очень плохо, если не хотите попасть в Гадес, на вечную муку то не медленно освободите рабов, и дайте слово, что не будете захватывать новых.
Видя, что ведущий заседание Катон, колеблется, гаркнул.
- Ставьте на голосование!
Сенаторы вытянулись и подобрали животы, хотя в глубине души никто из них не хотел принимать такое решение, а многие вследствие его несли большие убытки, возразить разгневанному богу не смел никто.