На приятелей пахнуло вдруг холодом — стена, отделявшая их от внешнего мира, — рубашка — исчезла. В отверстие потовой железы хлынул яркий синий свет; вслед за тем отверстие стало быстро сужаться и чуть не придавило приютившихся в нем.
— Хозяин разделся, — сообразили они, отодвигаясь вглубь канала, в котором сидели.
Поднялся невообразимый шум, треск; усилилось в несколько раз гудение — все это исходило из глубин тела.
— Значит, мы теперь переживаем гимнастику уже не на одеяле, а в самом гимнасте, — сказал врач, — это гораздо интересней…
— А почему закрылось отверстие? — спросил Николка, недовольный внезапным заключением.
— Не беспокойтесь. Скоро откроется… Как только тело разогреется, мы снова увидим свет.
— Значит, оно закрылось, чтобы человек меньше остывал?
— Ну да. Кожа почувствовала холод и сейчас же ответила на это закрытием всех своих вентиляторов, чтобы из тела не выходило наружу тепло…
— Разве этих вентиляторов много?..
— Ого, друг мой, одних потовых каналов насчитывается по всей коже около двух с половиной миллионов… Вообразите себе, что бы было, если бы они все сейчас зияли в наружный холодный воздух!..
Хозяин гимнастировал уже минут десять и совершенно не помышлял о тех неприятностях, которые причинял своим, правда, незваным гостям. Они болтались в потовом канале, как горох в детской погремушке. Наконец снова блеснул свет: отверстие стало расширяться, выпуская накопившееся от мышечных сокращений тепло. Кроме того, из глубины канала потянуло удушливым запахом пота и показался сам пот, горячей струйкой коснувшийся ног несколько помятых друзей.
Пользуясь передышкой, какую устроил себе хозяин перед тем, как начать дыхательную гимнастику, они выбрались из канала и примостились над его отверстием в зарослях пушка. Из покинутого отверстия полился удушливый пот, разливаясь по поверхности кожи и почти немедленно испаряясь.
— Для чего это, доктор? — спросил Николка, указывая на струю пота.
Условия среды ничуть не располагали к сколько-нибудь длительной сообщительности: пронизывающий ветер до боли хлестал продрогших в один миг приятелей, обдавая их в то же время пузырьками сырости; громадные пылинки сыпались, как из рога изобилия, на волосатую кожу; сама кожа морщилась от мышечных сокращений в гигантских волнах, тысячеголосый гул, треск и более чем оглушительное бурление подкожных потоков создавали мучительную музыку, похожую на шабаш ведьм, как его описывают лучшие композиторы мира… Тем не менее, врач распространился по поводу выделения пота «на целую версту», как про себя отметил пришедший в уныние на середине его лекции Николка.
— Пот — это та же моча, — после минутного и глубокого, в соответствии с важностью предмета, раздумья отвечал врач. — Только пот представляет собой жидкость более разбавленную водой, чем моча. Но назначение у них одно: выводить из организма вредные для него вещества — продукты распада. Вы знаете, что в каждом живом организме идет беспрерывная работа: сердце гонит кровь с питательным материалом по всему телу, во все его закоулки, в каждую клетку; клетки, эти маленькие фабрики, перерабатывают питательный материал, за счет его строят новые клетки, новые ткани и сами питаются им, а отработанные продукты, негодные и вредные, выбрасывают в ту же кровь. Последняя, протекая через почки, отфильтровывает от себя часть этих продуктов (их можно назвать жидкими отбросами тела), образуя тем мочу, а протекая в коже мимо потовых желез, сбывает остальную их часть, образуя пот…
Сейчас наш хозяин усиленно гимнастирует; вследствие этого его сердце работает с большей интенсивностью, щедрее распределяя питательный материал по клеткам тела; клетки, в свою очередь, интенсивней работают — строят новые ткани (отсюда и увеличение мышц от гимнастики), а следовательно, больше выделяют обратно в кровь отбросов… Вот почему при сильных мышечных напряжениях человек, как говорят, потеет; это потовые железы спешат очистить кровь от интенсивно образующихся продуктов распада…
Скальпель кончил и мечтательно уставился на горячую струйку пота, не замечая, что его товарищ, совсем склонившись к потовому отверстию, сидел бледный, как лучший сорт почтовой бумаги, и бессильно болтал головой. Он несколько раз пытался прервать речь доктора, но, видимо, у него не хватало уже сил или энергии. Наконец, глотнув из промчавшегося мимо вихря несколько порций свежего воздуха, он слабым голосом, тихо произнес: