— Как высоко! — сказала она. — Оттуда, наверно, всё видно до самого Марианнелунда!
Эмиль на мгновение задумался.
— Это мы можем сейчас проверить, — заявил он. — Хочешь, я подыму тебя наверх?
Сестрёнка Ида засмеялась. Как хорошо иметь такого брата, как Эмиль. Он всегда придумывает такие интересные вещи!
— Конечно, я хочу увидеть Марианнелунд! — сказала сестрёнка Ида.
— И увидишь! — заверил её Эмиль.
Он взял крючок, которым прикрепляют флаг, и зацепил его за Идин белый пояс. А потом обеими руками схватился за верёвку, которой подымают флаг.
— Ну, в путь, — сказал он.
— Хи-хи-хи… — рассмеялась в ответ Ида.
И он стал перебирать верёвку руками, но вместо флага вверх поползла Ида. Всё выше и выше, до самой верхушки флагштока. Потом он закрепил верёвку, точь-в-точь как это делал папа, — ведь он не хотел, чтобы Ида соскользнула вниз и ушиблась. И вот она висела в воздухе, как самый настоящий флаг.
— Ты видишь Марианнелунд?! — крикнул Эмиль.
— Нет! — крикнула сестрёнка Ида. — Только Лённебергу!
— А-а, только Лённебергу… Спустить тебя?! — крикнул Эмиль.
— Нет, ещё не надо! — крикнула Ида. — На Лённебергу отсюда тоже интересно смотреть… Ой, гости едут!
И в самом деле, гости так и повалили. Вскоре весь двор был уже запружен колясками и лошадьми, а люди двинулись к дому. Впереди всех шагала важная фру Петрель. Она не поленилась приехать из Виммербю, чтобы отведать пирога мамаши Альмы. Фру Петрель, дородная, величественная, в шляпе с перьями, выглядела как настоящая дама.
Фру Петрель с удовольствием оглядывалась по сторонам. Хутор был сейчас и вправду очень красив: ярко освещённый солнцем дом, окружённый цветущими яблонями и сиренью. И всё выглядело так празднично! Может быть, из-за флага? Да-да, флаг был поднят, это она видела, несмотря на свою близорукость.
Флаг! Вдруг фру Петрель застыла в растерянности. Что творят эти Свенсоны, просто уму непостижимо!
Как раз в эту минуту папа Эмиля вышел наконец из коровника, и фру Петрель крикнула ему с возмущением:
— Как это понять, Антон?! Почему вы подняли не наш шведский флаг, а «датчанина»?
Рядом стоял Эмиль. Он не знал, что это за штука такая — «датчанин».
Он и понятия не имел, что так называется красно-белый флаг Дании — страны, где живут датчане. Зато он хорошо знал, что красно-белое пятно на верхушке флагштока вовсе не «датчанин».
— Ха-ха-ха! — рассмеялся Эмиль. — Да это же просто сестрёнка Ида!
И сестрёнка Ида, болтаясь наверху, тоже смеялась.
— Хи-хи-хи, это просто я! — крикнула она. — Я вижу всю Лённебергу.
Но папа Эмиля не смеялся. Он тут же опустил Иду вниз, и тогда она сказала:
— Хи-хи, мне ещё ни разу не было так весело, как там, наверху… Разве только когда Эмиль купал меня в морсе.
Она вспомнила вот что: как-то раз Эмиль играл с ней в индейцев и окунул её в огромную лохань с давленой брусникой, чтобы она стала краснокожей, как и положено индейцам.
Да, Эмиль видел, что Ида очень довольна. Однако никто его за это не поблагодарил. Напротив! Папа грубо схватил его за руку и потащил прочь.
— Что я говорила! — воскликнула Лина, когда увидела, что папа тащит Эмиля к сараю. Там его обычно запирали в наказание за шалости.
Эмиль кричал, плакал, протестовал.
— Она ведь сама хотела увидеть Ма… ри… аннелунд! — всхлипывал он.
Эмиль считал в ту минуту, что его папа очень несправедливый человек. Ведь никто никогда не говорил ему, что нельзя показывать Марианнелунд сестрёнке Иде. И не его вина, что дальше Лённеберги она ничего не увидела.
Эмиль плакал, только пока папа не запер за собой дверь сарая. Оставшись один, он сразу утешился. Собственно говоря, сидеть в сарае было совсем не скучно. Тут валялось много чурбачков и дощечек, из которых можно было мастерить разные вещи. Всякий раз, когда Эмиля запирали в сарае после очередной шалости, он вырезал из подходящего брусочка какую-нибудь смешную фигурку. У него их набралось уже пятьдесят четыре штуки и, судя по всему, скоро должно было стать гораздо больше.
— Плевать я хотел на их дурацкий пир, — сказал он себе. — Пусть папа сам подымает флаг, если ему угодно. Вот сделаю сейчас нового человечка, а потом всё время буду злиться.
Но, по правде сказать, Эмиль знал, что его скоро выпустят. Его никогда не запирали в сарай надолго.
«Выходи, но только если ты как следует подумал о том, что ты наделал, — обычно говорил при этом папа. — И смотри, чтоб такое больше не повторялось!»
Ну, в этом Эмиля трудно было упрекнуть — он редко повторял свои шалости, потому что всегда придумывал что-нибудь новенькое.