А она уже разошлась вовсю, так про эти самые небеса и разливается. Говорит, все, что там требуется от человека, это ходить день-деньской с арфой и петь — и так во веки веков. Мне и это не шибко понравилось. Но я опять промолчал. Только спросил, как она думает, попадет туда Том Сойер? — и она ответила, что ни в коем разе. Меня это обрадовало, потому как мне хотелось, чтобы мы с ним в одно место попали.
В общем, изводила меня мисс Ватсон, изводила и стало мне, наконец, совсем невмоготу. Но тут пришли негры, мы все помолились, а потом разошлись по кроватям. Я поднялся с огарком в мою комнату, поставил его на стол, сел в кресло у окна и попробовал подумать о чем-нибудь веселом — да куда там. Мне до того одиноко было, что просто сдохнуть хотелось. Сияли звезды, листья в лесу шуршали страх как печально, я слышал, как далеко-далеко ухает сова, рассказывает про кого-то, кто уже помер; слышал, как козодой и собака наперебой оплакивают кого-то еще, кому это в скорости предстоит; ветерок пытался нашептать мне что-то, а я не мог ничего разобрать и меня от этого холодная дрожь пробирала. А потом из леса понеслись звуки, какие издает привидение, которому охота рассказать о том, что у него на уме, да не получается, и от этого оно лежать спокойно в могиле не может, ну и вылезает из нее каждую ночь — погоревать. И я до того перепугался и затосковал, что пожелал себе ну хоть какой-нибудь компании. Как вдруг смотрю, по плечу у меня паучок ползет, я и сбил его щелчком, да прямиком в пламя свечи — ахнуть не успел, а он уже весь скукожился. Ну, до чего это дурной знак, объяснять вам не надо, я аж затрясся от страха, так что с меня чуть штаны не свалились. Вскочил на ноги, трижды обернулся вокруг себя, каждый раз крестя грудь, а потом перевязал ниточкой клок моих волос, — это чтобы ведьмы от меня подальше держались. Однако уверенности особой не испытывал. Такие штуки хороши, если человек найдет лошадиную подкову, да тут же ее и потеряет, не успев к двери прибить, а вот чтобы они помогали отгонять напасти, когда ты паука убьешь, этого я что-то не слыхал.
Я снова сел, продолжая трястись от страха, вытащил трубку, чтобы покурить — в доме уже мертвая тишь стояла, так что вдова ничего не узнала бы. Ну вот, а спустя долгое время в городе забили часы — бум-бум-бум — двенадцать ударов, и снова все стало тихо, тише, чем прежде. И скоро я услышал, как в темноте среди деревьев треснул сучок, — кто-то там шебуршился. Я замер, вслушиваясь. И еле-еле расслышал долетевшее оттуда «мяу, мяу». Отлично! Я как можно тише ответил: «мяу, мяу», погасил огарок и выбрался через окно на навес. А оттуда соскользнул на землю, прокрался между деревьями — и, пожалуйста, под ними меня ждал Том Сойер.
Глава II
Страшная клятва нашей шайки
На цыпочках, пригибаясь, чтобы не цеплять головами ветки, направились мы к дальнему краю парка вдовы. А когда проходили мимо кухни, я наступил на сухой сучок, нашумел. Ну, мы оба присели на корточки и замерли. В двери кухни сидел здоровенный негр мисс Ватсон, Джим, — мы его ясно видели, потому что за спиной у него свет горел. Он встал, вытянул шею и с минуту прислушивался. А потом говорит:
— Кто это тут?
Послушал еще, а после прошелся немного на цыпочках и остановился прямо между нами, так что мы до него дотронуться могли бы, почти. Ладно, минуты проходят, ни звука не слышно, и все мы так близко один от другого. Тут у меня коленка начинает чесаться, а поскрести-то ее я не могу, за ней зачесалось ухо, за ним спина, прямо между лопатками. Мне казалось, что если я не почешусь, то помру. Ну, я потом такое много раз замечал — если ты попал в приличное общество, или на похороны, или пытаешься заснуть, а не получается, — в общем, когда чесаться ну никак нельзя, так непременно на тебя чесотка нападет, да еще и в тысяче мест сразу, сверху и донизу. Наконец, Джим говорит: