Когда началась война, мне только что исполнилось 11 лет. Немцы наступали по всем фронтам, мы слушали радио и переживали. Все военкоматы ломились от добровольцев, и город очень быстро приобрел все черты прифронтового города. Начались воздушные тревоги, бомбежки, от которых мы сначала прятались в бомбоубежище, а потом нам все это надоело, и мы больше никуда не бегали, а сидели в темной комнате и поглядывали на улицу и на небо. В середине июля началась массовая эвакуация детей из города. Смысл эвакуации был только в том, чтобы дети в городе не попали под бомбежки, поэтому их далеко не отвозили.
Наша группа в количестве 30 человек под руководством двух женщин, одной из которых была моя мать, была вывезена через Мгу на Валдай, как потом выяснилось, прямо навстречу наступающим немцам, окружавшим Ленинград. В деревне мы прожили около месяца, и вдруг выяснилось, что немцы находятся в тридцати километрах от нас. Прибежал кто-то из местного сельсовета, нам дали подводу для вещей, 15 минут на сборы, и мы быстро пошли обратно в Мгу.
На станцию был налет. Все кипело и грохотало, все куда-то бежали, стреляли, а мы сидели, сбившись в кучу. Наконец, кто-то прибежал, нас воткнули в какой-то вагон, и состав, набитый детьми, отправился в Ленинград. По дороге мы увидели такой же поезд, разбитый полностью. Нам сказали, что это был эшелон, который отправился накануне. Уже в городе нам сказали, что эшелон, шедший за нами, тоже разбомбили. Но мы проскочили, и я оказался дома. А вскоре началась блокада.
О блокаде я ни вспоминать, ни рассказывать, ни писать не люблю. Наверное, все блокадники тоже ничего этого не любят. Где-то у меня в голове сидит заноза, и, как только я пытаюсь чего-то рассказать о блокаде, начинается истерика, и это уже много лет так. О блокаде написано много, ничего особенно нового я сообщить не могу, поэтому ограничусь самым малым, тем более что никаких подвигов я в то время не совершил.
Мы жили на Верейской улице и нас бомбили и обстреливали не больше и не меньше, чем весь остальной город. Все наши взрослые соседи ходили на работу, мать тоже, а по ночам дежурили на крыше, сбрасывая оттуда на землю зажигательные бомбы, которыми немцы нас посыпали каждую ночь. Зажигательная бомба — это такой цилиндр из алюминиевого сплава диаметром сантиметров 10 и длиной сантиметров 30 со стабилизатором. Бомба начинает гореть еще в полете, но разгорается уже на земле, и ее надо вовремя схватить за стабилизатор и сунуть или в воду, или в песок, или сбросить с крыши на землю. Можно ее и задушить, что однажды и сделал дядя Боря Цейтлин, задушив разгорающуюся бомбу своей кепкой. Кепка вышла из строя, но и бомба тоже.
Такие дежурства были организованы во всем городе, и немецкие бомбежки были очень не эффективными. Однажды немцы так густо насыпали зажигалок, что на следующий день прямо на улице буквально через каждый метр были насыпаны кучки песка, которыми ночью засыпали бомбы.
Фактически ни бомбежки, ни вскоре начавшиеся обстрелы немцам ничего не дали, и тогда ими было принято решение уморить город голодом.
О том, почему вообще в Ленинграде начался голод, унесший жизни сотен тысяч людей, имеет смысл рассказать подробнее, тем более, что в литературу это, как мне кажется, не попало.
В Ленинград накануне блокады было завезено громадное количество продуктов, и были организованы продовольственные склады по всему городу. В наш Политехнический институт, в частности, была завезена мука в мешках, и этими мешками были забиты все аудитории и коридоры института. Но однажды в целях лучшей сохранности кто-то из городского начальства дал приказ все продовольствие со всех складов свезти в одно место — на Бадаевские склады. И когда все это было сделано, немцы обрушили на эти склады свою авиацию.
Однажды осенью мы навестили мать моего отчима, она жила недалеко, ее квартира была на седьмом этаже, и оттуда мы видели все, что происходило. Было темно, и где-то часов в восемь вечера, после того как была объявлена воздушная тревога, с земли полетело множество ракет, указывающих одну единственную цель — Бадаевские склады. Город был нашпигован ракетчиками, которых все ловили, но, видать, не всех переловили. Это был самый большой налет немцев за всю блокаду, и у него была единственная цель — Бадаевские склады. Склады после этого горели несколько дней и сгорели до тла. Жители, и я в том числе, после пожара бегали на склад в надежде поживиться чем-нибудь. Я сам пытался ложкой вычерпать обгорелую патоку из ямки на земле, но ничего не собрал. Людей даже не разгоняли, охранять уже было нечего. С это дня и начался голод.