– Я же хотела как лучше, — но, увы, день катился к закату, а роман был там же, где и утром. Автор, впервые за столько дней поев досыта, безмятежно заснул. Рассудив на сытый желудок более трезво, он вдруг поразился, скольких приятных вещей был лишен и, нелицеприятно высказавшись о требовательном редакторе, захрапел, бесстыдно развалившись на продавленной софе. Положив голову на кулак, он тихонечко посвистывал и изредка ворочался во сне.
Прикрыв газетой нарезанный хлеб, Лидия поставила в холодильник недоеденную картошку, перемыла посуду, чисто автоматически протерла стол и смиренно, словно школьница, замерла на трехногом табурете. Вся квартира погрузилась в прозрачную сиреневую дымку, предвечерние сумерки, словно неопытные воришки, залезли в форточку и разбежались по комнатам. На мгновение ей показалось, как неведомая сила весенней тоски явственно зашевелилась где-то у пола липким противным туманом. Дабы отгородится от её пронзительного холода, она взяла в руки несколько смятых, исписанных быстрым почерком листков и прочитала.
Пачкая в каменной пыли аристократические руки, граф карабкался по обдуваемому всеми ветрами утесу, тонкие шелковые тесемки так глубоко врезались ему в руки, что оставляли красные, отчетливые следы.
И, отвлекшись, сразу пожалела какого-то далекого неизвестного мужчину, что висел где-то на пропастью и все никак не мог долезть до освещенного единственной свечкой окна, где его, несомненно, ждали. Душевные терзания и сомнения графа были растянуты еще на две с половиной страницы. Не глядя, она пролистнула страдания главного героя и нашла продолжение.
Наконец схватившись изможденными руками за подоконник…
– Изможденными? Впрочем, писателям виднее, они же не совсем обычные люди. Она опять вернулась на холодную скалу, которую венчала мрачноватая старинная башня, в недрах коей и обитала соблазнительная маркиза. Пристроившись на обломке скалы, муза заняла выгодную позицию — все было видно как на ладони.
…за подоконник. Конюх подтянулся и впрыгнул в богато обставленные покои.
Маркиза не обернулась, она продолжала сидеть, неподвижно вглядываясь в глубины темного зеркала. Её слабые руки безвольно лежали на коленях, и лишь батистовый платочек, словно приветствуя появление героя, слабо затрепыхался на сквозняке открытого окна.
Лидия живо нарисовала в воображении старинную мебель в спальне, примерно напоминающую рекламу из глянцевых журналов, что приносила на кухню одна из уборщиц.
– Живут же черти, — беззлобно усмехнулась она, — понятное дело — маркизы.
Конюх неслышно приблизился и коснулся губами её нежной шеи…
Лидия опять остановилась: вот так всегда — и мебель тебе, и конюх.
Явное несоответствие ранее прочитанному её немного удивило — незримая, она пробежала по узким винтовым лестницам и, в целях установления окончательной истинны, распахнула дверь спальни.
Да, никаких сомнений, маркиза была просто очарована конюхом (чтобы не оставалось сомнений, сзади за поясом у него, торчал длинный бич, наверное, чтобы подгонять ленивых подопечных), а тот никак не мог отлипнуть от её, как было написано выше, нежной кожи.
Ловко обогнув милующуюся парочку, Лидия выглянула в окно и заметила еще одну, едва различимую фигурку — многострадального графа, что по-прежнему, застряв, где-то под каменным парапетом, терзался решением сложных вопросов придворной этики, а страшные волны грозного океана бились о прибрежные валуны, рычали и выли, словно поджидая, чем кончится немой спор графа с самим собой.