– Я уже съел одну, – солгал я, – они чудесны.
– Вам нужно, чтобы кто-то попробовал пищу до вас, не так ли? – вызывающе спросил Циммерман. Его лицо было еще краснее, чем в тот момент, когда он вошел в зал ожидания. – Нет, я не порицаю никого за излишнюю осторожность, тем более у вас есть основания опасаться врагов.
– Хотите сказать, что вы один из них? – предположил Макмиллан. – Возможно, когда все закончится, мы с вами оба посмеемся над нашей враждой.
– Просто позор, что от человека, подобного вам, зависит так много, – сказал Циммерман, даже не подумав извиниться за оскорбление. Он поднялся, слегка поклонился и щелкнул каблуками. – Я оставлю вас, mein Herr.
– Ну наконец-то, – с деланой апатией пробормотал Макмиллан вместо ответа, не отрывая глаз от булочек. Когда Циммерман вышел, он потребовал: – Джеффрис, мой кофе!
Пока я ходил, выполняя поручение, моя голова была занята одной мыслью: под каким предлогом заставить Макмиллана рассказать мне о поручении, которое передал ему Циммерман.
С минуты на минуту ожидаю очередных сведений из Германии. Еще не до конца ясно, что М. X. собирается предпринять относительно дальнейших переездов, но он просил, чтобы поезд «Меркурий», доставивший его в Германию, отправили обратно в Париж, но держали наготове на случай необходимости. По словам М. X., «Меркурий» замечательно справился со своей задачей. Основной причиной волнения было состояние железнодорожных путей: только соображения безопасности ограничивали скорость поезда.
Эдмунду Саттону доложили, что трое мужчин спрашивали о М. X. в клубе «Диоген», и это ввергло его в беспокойство. Он опасается, что враги М. X. подозревают, что имеют дело с двойником, и ищут тому подтверждение.
Из Адмиралтейства доставили сообщение о том, что дело с хищениями прекращено и скандал полностью замят.
Меня опять вызывают в больницу: мать очень плоха.
Глава 21
Через полчаса начальник станции предложил Макмиллану занять место в отдельном купе и пообещал, что оба соседних будут свободны, а железнодорожная стража обеспечит нам полную безопасность. Я вновь взглянул на часовую цепочку и усомнился в его словах.
– Отлично, – похвалил Макмиллан, жестом приказав мне взять его пальто, что я и сделал. – По крайней мере, нас ждет прекрасный осенний день. Туман рассеялся, а на свете нет ничего отвратительнее, чем речной туман, тянущийся на многие мили.
– Красивая страна, – откликнулся я, решив, что, раз мне не угрожает непосредственная опасность, следует радоваться окружающему.
Начальник станции, не скрывая нетерпения, ожидал нас.
– Третий вагон, сразу же за багажными, среднее купе.
– Немцы очень сентиментальны во всем, что касается природы, – продолжал Макмиллан, игнорируя железнодорожника. – Они вечно слагают о ней стихи в прозе.
Убедившись, что ничего не забыто, я поспешил открыть перед ним дверь зала ожидания, подозревая, что именно такого подобострастия он требует от своих слуг, и убедился, что мое предположение было справедливо: Макмиллан воспринял это как должное.
– Которое наше купе? – спросил он, когда мы вышли в коридор.
– Третий вагон, среднее купе, – повторил я то, что только что услышал от начальника станции.
– Среднее. Я полагаю, что в вагоне их пять? – Он взглянул вдоль перрона. – А кто это входит в четвертый вагон?
– Это особый вагон, – холодно ответил железнодорожник.
– Какой-нибудь друг короля Людвига. – Макмиллан пожал плечами и зашагал к своему вагону. – Пусть вещи погрузят в мой вагон, я не хочу отправлять их багажом.
– Я прикажу носильщику, – ответил начальник станции. Было видно, что он рад расстаться с Камероном Макмилланом.
Сейчас, садясь в поезд, я мечтал о том, как бы перекинуться одним-двумя словами с Майкрофтом Холмсом, прежде чем начнется очередной этап моего странствия. Хотелось бы мне знать, где и когда удастся связаться с ним, если, конечно, вообще удастся.
– Смотрите! – прервал мои размышления резкий голос Макмиллана. Он указывал на согбенную фигуру в кресле на колесах, которое вез молодой человек в кадетской форме. Инвалид был так закутан в многочисленные одеяла, что невозможно было определить не только его возраст, но даже пол и характер увечья, приковавшего его к креслу, если, конечно, было уместно говорить «он». Возможно, в кресле сидела дряхлая графиня или вдова маршала.
Кресло катилось к нашему поезду, кадет торопливо шагал, видимо следуя полученным инструкциям.