– Это и есть друг короля Людвига! – воскликнул Макмиллан, когда два носильщика взялись за кресло, чтобы занести его вместе с пассажиром в соседний с нашим вагон. – Вдруг этот человек болен чем-нибудь заразным и я заболею! Тогда всю вину за это я возложу на короля Людвига.
– Возможно, король приказал подать отдельный вагон именно для того, чтобы исключить общение этого инвалида с другими пассажирами, – предположил я, чтобы немного успокоить Макмиллана.
– Вы говорите о короле Людвиге гораздо лучше, чем он того заслуживает, – отреагировал на это Макмиллан, вступив на ступеньку нашего вагона. – Если он вообще думает о людях, то всего лишь как о декорациях для своих построек. Ему не свойственно проявлять заботу о больном или вообще думать о чьем-нибудь здоровье.
Центральное купе ничем не отличалось от других отделений вагона: диван, который на ночь превращается в кровать, крохотная гардеробная комната, стенной шкаф и большое зашторенное окно.
– Можете положить мои вещи в смежные купе, чтобы не занимать места здесь, – заявил Макмиллан. – Заприте двери и отдайте мне ключи.
– Конечно, сэр, – сказал командир охраны, которому была поручена забота о нашей безопасности во время пути. Он энергично взял под козырек и отправился выполнять приказ Макмиллана.
– Туалет только в конце вагона, – объяснил появившийся в купе проводник. – Вам нужно в Карлсруэ пересесть на Майнц. Я предупрежу вас за тридцать минут до прибытия в Карлсруэ, чтобы у вас было время собраться.
– Хорошо, – сказал Макмиллан. – А моего слугу предупредите за час, чтобы мне не пришлось дожидаться его. – Он указал на дверь. – А где купе для прислуги?
– Рядом с туалетом, – ответил проводник, прикоснулся к козырьку фуражки и вышел.
– Сложите свои вещи и позаботьтесь об ужине, – приказал Макмиллан и вдруг нахмурился. – Чтобы попасть в вагон-ресторан, придется проходить через соседний вагон, где едет этот больной, а это плохо. Пожалуй, нужно будет распорядиться, чтобы официант на одной из остановок принес мне еду по перрону. Так зараза не попадет в пищу. – Он подождал, пока я сниму с него пальто и повешу в шкаф. – Займитесь этим.
Такая боязнь заразиться у человека, который всю минувшую ночь слизывал шампанское с голой проститутки, показалась мне странной.
– Может, стоит выяснить, чем страдает этот инвалид, прежде чем обращаться на кухню с таким затруднительным заказом? – предложил я в надежде, что Макмиллан согласится. Мне хотелось выяснить, кто же путешествует с такими удобствами по соседству с нами.
– Ладно, можете заняться этим, если тщательно вымоете лицо и руки сразу же после разговора с этим существом. Смотрите, не притащите ко мне никакой заразы. А когда увидите его, сообщите мне, насколько, по вашему мнению, его состояние серьезно. – Он устроился поудобнее на диване и, похоже, намеревался просидеть так всю оставшуюся часть дня.
– Я так и сделаю, сэр, – сказал я и, пятясь задом, выбрался из купе, посоветовав ему запереть дверь изнутри. – Лучше перестраховаться, чем жалеть потом, – сказал я, повторив любимую присказку моей матери.
– Да, – согласился он.
Я услышал движение за закрытой дверью. Мгновением позже задвижка щелкнула, и купе оказалось в самом безопасном состоянии, насколько возможно во время путешествия по железной дороге. В одном из двух купе для прислуги я увидел свой саквояж и шляпу, которая почти весь день была у меня на голове. Я проскользнул в клетушку, которая была вдвое меньше, чем апартаменты Макмиллана. Хотя там и лежали два шерстяных одеяла, было очевидно, что голую деревянную скамью нельзя превратить в кровать.
Меня обеспокоило отсутствие на двери внутреннего замка: я опасался за записные книжки, находившиеся в саквояже. В то время как я пытался изобрести какой-нибудь способ запереть дверь, поезд резко дернул с места, и мне пришлось ухватиться за косяк, чтобы не упасть.
Пока поезд со стонами и скрежетом набирал ход, я сидел, вцепившись в скамью, и дожидался, когда же он выберется из паутины станционных стрелок и движение станет быстрым и ровным. Встав с места, я заметил, что Макмиллан оказался прав, туман рассеялся, и в Баварии стоял прекрасный осенний день. Я напомнил себе о своих обязанностях слуги и направился в сторону салон-вагона, задавая себе по дороге вопрос, по какой причине его столь странно расположили. Обычно такие вагоны цепляли первыми или предпоследними, что позволяло обезопасить их пассажиров от желающих пройти вдоль состава, но в данном случае поступили по-иному. Шатаясь, я добрался до салон-вагона, постучал и открыл дверь.
Меня встретил юный кадет с таким чистым детским лицом, что трудно было предположить, что этот мальчик старательно обучается воинскому искусству. Отсалютовав мне, он шагнул в сторону.