В дни моего детства недоброжелательство к католикам обострилось в силу совершенно особенных причин. Дело, видите ли, в том заключалось, что католиков стали бояться. Пока католики составляли находящуюся не у дел партию, на них можно было не обращать внимания. Но вот к концу царствования Карла II стало ясно, что английский трон переходит окончательно в руки католической религии. Папизм становился придворной религией, принадлежность к нему облегчала жизненную карьеру.
Пока католики были беззащитны, их обижали, права их попирались. Теперь они шли к власти. А что, если они начнут мстить? Что, если они станут платить тою же монетой своим обидчикам?
Повсюду царили тревога и беспокойство. Беспокоилась английская Церковь, для которой единоверный король так же не нужен, как для здания фундамент, беспокоилось дворянство, набившее себе доверху сундуки золотом, отнятым у монастырей, беспокоился народ, отождествлявший католичество с доносами, пытками и мучительными казнями. Все сразу встревожились.
И положение было действительно не из хороших. Надобно было готовиться к самому худшему. Король при жизни был очень плохим протестантом, а когда умирал, обнаружилось, что он никогда не исповедовал искренно протестантскую религию. Сыновей законных у него не было, и наследником Карла оказывался его младший брат, герцог Йорский. Про него все знали, что он крайний и узкий папист. Что касается супруги герцога, Марии Моденской, то она было такая же ханжа, как и её супруг. Если бы у этой четы появились дети, то они, конечно, воспитали бы их в католической религии. В этом решительно никто не сомневался.
И что же выходило из всего этого? То, что английский трон становился достоянием католической династии.
Мать моя представляла собой епископальную Церковь, отец — независимую секту, но как для одной, так и для другого эта католическая династия была ненавистна.
Упомянул я вам о всех этих событиях потому, что они близко соприкасаются с моей жизнью. Из дальнейшего моего рассказа вы увидите, что в стране шло сильное брожение. Даже я, простой деревенский мальчик, был захвачен этим водоворотом, и события исторического характера положили неизгладимый отпечаток на всю мою жизнь. Если бы я не указал вам на последовательность, в которой совершались события, вы не могли бы понять, почему моя жизнь сложилась так, и не иначе.
Король Иаков II вошёл на трон при гробовом молчании очень большого количества своих подданых. Мои родители принадлежали к числу тех англичан, которым хотелось видеть на троне протестанта.
Как я уже вам сказал, в детстве я не знал развлечений. Несколько раз мне пришлось быть на ярмарке. Иногда же в наше селение заезжал какой-нибудь фокусник или владелец редкостей. В таких случаях мать совала мне украдкой от отца один-два пенни, сэкономленные ею на хозяйстве, и провожала незаметно для строгого родителя до двери.
Развлечения эти были, однако, чрезвычайно редки и поэтому производили на меня сильнейшее впечатление. Уже будучи в шестнадцатилетнем возрасте я мог пересчитать по пальцам развлечения, на которых мне пришлось побывать. Помню я силача Виллиама Харкера, который поднимал на себе саврасую кобылу фермера Алькотта. Затем к нам приезжал карлик Тобби Ладсон. Этот карлик был так мал, что мог влезть в большой кувшин. Этих двух я помню очень хорошо. Они поразили моё детское воображение. Потом приезжал кукольный театр и настоящие актёры, представлявшие «Очарованный остров». Голландец Мейнгер Мюнстрер понравился мне тем, что умел плясать на туго натянутом канате, играя в то же время на струнном инструменте. И играл он чудесно. Но всего более мне понравилась пьеса, которую представляли в театре на Портстдаунской ярмарке. Пьеса эта называлась «Правдивая старая история о купеческой дочери из Бристоля Магдалине и об её возлюбленном Антонио». В пьесе этой представлялось, как Магдалина и Антонио были выброшены на Берберийские берега. По морю плавают сирены и поют Магдалине о предстоящих ей и Антонио опасностях. О том же предупреждают её и другие сирены, прячущиеся за скалами. Эта маленькая пьеса доставила мне огромное удовольствие. Такого удовольствия мне никогда не пришлось впоследствии испытывать, хотя я и бывал на знаменитых комедиях Конгрева и Драйдена, которые исполнялись Кайпастаном, Беттертоном и другими королевскими актёрами.
Я помню, как-то раз в Чичестере я заплатил целый пенни за то только, чтобы поглядеть на башмак с левой ноги младшей сестры жены Пентефрия (той самой, которая обольщала прекрасного Иосифа). Но башмак этот оказался совершенно не интересным. Это был самый обыкновенный старый башмак. По величине он как раз подходил к башмакам, которые красовались на ногах содержательницы балагана. Мне стало грустно, и я догадался, что понапрасну отдал деньги обменщице.
Были и другие зрелища, за которые не нужно было платить, но они были не менее интересны, чем платные. Время от времени меня отпускали по праздничным дням — в Портстмут. Ходил я туда пешком, а иногда отец седлал своего иноходца и вёз меня, посадив перед собой. Я ходил с ним по улицам города, оглядываясь кругом и дивясь невиданным ещё мною предметам. Я глядел на городские стены и рвы около поля, на ворота, около которых стояли часовые. Мне нравилась бесконечно длинная Высокая улица. Вдоль неё тянулись правительственные здания и слышался треск барабанов и гуденье военных труб. Эти звуки заставляли сильнее биться моё маленькое сердце.
В Портсмуте, между прочим, стоял дом, в котором погиб от кинжала убийцы губернатор города герцог Букингем. Был ещё губернаторский дом, и я даже, помню, видел раз самого губернатора, который подъезжал к своему жилищу; это был краснолицый сердитый человек с носом, какой и подобает иметь губернатору. Грудь у него сияла золотом.
— Какой он красивый, батюшка! — воскликнул я, обращаясь к отцу.