На больших станциях сидит диспетчер — командир дороги. Он принимает по радиотелефону донесения от дежурных со всех станций и отдает им приказания. Диспетчер дорожит каждой секундой и следит, чтобы ни один поезд не опоздал.
И вдруг этот точный и аккуратный командир приказывает: «Всем поездам без исключения в таком-то месте задержаться и стоять полтора часа».
Что случилось? Может быть, авария? Нет, это и есть «окно».
Только одному поезду разрешает диспетчер нарушить запрет. Вот какой этот поезд: паровоз, платформа с металлическими столбами и подъемный кран на колесах. Машинист тормозит, кран цепляет опору и ставит ее в яму рядом с рельсами, и строительный поезд спешит к другой яме. «Быстрее, быстрее!» — торопится машинист. Ведь «окно» для работы — всего полтора часа, и ни одной лишней минуты.
А следом за поездом катит дрезина с платформой. На платформе закреплен барабан — огромная деревянная катушка. Вертится катушка и разматывает не нитку, не веревку, а алюминиевый провод. Рабочие привязывают этот провод к канату, что лежит вдоль пути. Натянут потом канат между столбами, и взлетит провод над рельсами.
Вот и весь рассказ про «окно» на дороге.
Пока мы разговаривали, к составу прицепили сразу два тепловоза. Прогудели они и помчали нас легко, словно пустой трамвайчик.
В окно мы увидели монтажников: они закрепляли на столбах провода. Задержанные составы мчались с бешеной скоростью прямо под ними, на запад и на восток. Машинисты знали, что электрификация дороги — большая стройка, стройка в несколько сотен километров, и не сердились на опоздание в полтора часа.
Вошел снова начальник и повесил в коридоре вагона такой плакат:
«5500-километровая линия от Москвы до Байкала равна длине всех электрифицированных дорог Англии, Австрии, Бельгии и Норвегии. Это самая длинная в мире электромагистраль».
Куда переехал дом?
Здравствуй, Братск! Мы приехали!
Так вот какие у тебя городские ворота — скромный низенький вокзальчик. Впрочем, этот деревянный домик временный. Будущее — впереди. Вот оно, на картине, которая висит прямо на улице, над входной дверью. Перегородившая Ангару плотина, голубая гладь с барашками волн, и режет воду белый пароход. Железнодорожный вокзал художнику, очевидно, не удалось вместить. Без всякого сомнения, через несколько лет он будет большой и торжественный.
Едва мы перетаскали вещи с платформы на автобусную остановку, как из-за поворота вынырнула бойкая желтая машина. Шофер распахнул дверцу, сам втащил два рюкзака и обрадовался, узнав, что мы едем в поселок Зеленый городок.
— Насовсем? — спросил шофер и, не дожидаясь ответа, улыбнулся. — Правильно!
И сразу же мы окунулись в лес и покатили по красной дороге. На глиняных ее откосах доцветали крупные, почти с кулак, фиолетовые подснежники. Издали они были похожи на чернильные кляксы.
Тайга, как мы увидели из автобуса, — это лесной беспорядок. Черные от сырости сосны и ели стояли вкривь и вкось, а то и совсем были выворочены какой-то страшной силой — торчали кверху корнями. И вдруг из леса выбежала опрятная шелковая березка. Как-то ей живется среди мохнатых черных нелюдимов? А за спиной березы стояли навытяжку, как солдаты в строю, корабельные сосны. Поджарые, красностволые, зелеными шапками в небо упираются.
Но тайга тайгой, а Зеленый городок все не показывался. Сосед подсказал мне, что от вокзала до городка километров тридцать. Я представил, как несколько лет назад ехали этой дорогой первые строители. Быстроходных автобусов здесь еще не было, да и самой этой дороги тоже не было. Подскакивали путники по проселку на ухабах, выталкивали грузовик из грязи, оглядывались на тайгу. А когда выбрались к Ангаре, то разбили на пустынном берегу зеленые брезентовые палатки. Поэтому так и лагерь свой назвали: Зеленый городок.
Зная эту историю, думал я увидеть палаточный городок, а увидел деревянные дома. Водитель заверил, что это и есть Зеленый городок, выгрузил вещи и дал газ.
Но что это? Грохочет и ревет что-то совсем рядом, за домами. Ребятишки затихли, жмутся ко мне.
— А ведь это, честное слово, Падун, — сказал я. — Тот самый, через который ты, капитан, хотел провести корабль.
Непейвода ничего не ответил. Только фуражку на самый нос надвинул. А Пли прижал к животу духовое ружье в чехле.
Прошли мы совсем немного, и открылась нам Ангара. Потоком серебра неслась она во всю свою километровую ширину и вдруг ударялась о невидимый нам каменный барьер и от боли белела, вздымалась стеной и грохотала. Удивительно было то, что над этим грохотом, над пляской сумасшедшей воды стояла переливчатая счастливая радуга.