Наконец их позвали обедать. Оливер очень обрадовался, надеясь, что Ноэ хоть во время еды прекратит свои издевательства, но не тут-то было. Едва только Шарлотта вышла зачем-то из кухни, Ноэ положил ноги на стол и, скорчив странную гримасу, закричал Оливеру:
– Эй ты, приютское отродье, как здоровье твоей матери?
– Она умерла, – ответил Оливер, вспыхнув как порох, – пожалуйста, не говори со мной о ней!
Клейпол заметил, что у мальчика задрожали губы и что он вот-вот расплачется, и остался этим очень доволен.
– А отчего она умерла, гнусный найденыш? – продолжал он.
– Она умерла от разбитого сердца, так мне сказали в приюте… И мне кажется, я знаю, как умирают от разбитого сердца, – задумчиво произнес мальчик, скорее говоря сам с собой, чем отвечая Клейполу.
Он сложил на груди свои худые руки, поднял у небу печальные глаза, и светлая слезинка тихо покатилась по его щеке…
– Ха-ха-ха! Что это у тебя на щеке? Ты плачешь? – воскликнул Ноэ.
– Ничего нет у меня на щеке, – сказал Оливер, торопливо смахивая слезу рукавом. – И не воображай, пожалуйста, что это ты заставляешь меня плакать.
– Значит, не я? – насмешливо спросил Ноэ.
– Не ты, – сердито отозвался Оливер. – И довольно! Не смей больше говорить о моей матери! Слышишь?
– Как? Ты смеешь мне запрещать говорить? Ах ты, дерзкий найденыш! Твоя мать – ха-ха! Да знаешь ли ты, кто была твоя мать? Дрянь она была, вот что!
– Что-о? – закричал Оливер, вскакивая со стула, и побледнел как полотно.
– Как мне ни жаль тебя, мальчик, – продолжал дразнить его Ноэ, – но ведь этому горю ничем не поможешь. Все мы жалеем тебя, но ты же сам знаешь, что она была дрянь!
– Что ты сказал?! – возмутился Оливер, задрожав всем телом и кидаясь к Ноэ.
– Я сказал, что твоя мать была дрянь! – кричал Ноэ, покатываясь со смеху. – И знаешь ли что?
Пожалуй, к лучшему, что она умерла, а то она теперь наверняка сидела бы в тюрьме!..
Тут Оливер, не помня себя от бешенства, кинулся на своего обидчика, опрокинул стул, стоявший у него на дороге, вцепился Ноэ в горло, а потом свалил на пол и стал осыпать ударами.
Страшно было видеть, как ожесточился бедный ребенок: еще несколько минут тому назад он был такой тихий и запуганный, но теперь оскорбление, нанесенное матери, превратило мальчика в зверя. Лицо Оливера побагровело, глаза сверкали, и он с яростью колотил своего мучителя.
– Караул! Помогите! Он убьет меня! Шарлотта, миссис, помогите, новый ученик взбесился! – закричал Ноэ.
Заслышав вопли Ноэ, Шарлота взвизгнула и опрометью бросилась в кухню. Она обхватила Оливера поперек тела, оттащила его от Ноэ и стала осыпать его ударами. Ноэ, поднявшись с пола, напал на мальчика с другой стороны, а хозяйка, прибежавшая на крик, стала тоже помогать им.
Избив Оливера чуть не до полусмерти, они втроем затащили его в чулан и заперли на замок.
Хозяйка в изнеможении опустилась на стул.
– Надо благодарить Бога, что этот разбойник не зарезал нас ночью, пока мы спали! Ах, что я только пережила! – сказала она и принялась громко рыдать.
– И правда, миссис, нас Господь спас, – ответила Шарлотта. – Ну, я надеюсь, что этот случай отучит хозяина брать в дом приютских зверенышей! Поверьте моему слову, миссис, они уж отроду все мошенники и грабители. Бедняжка Ноэ! Верите ли, он был почти мертв, когда я вошла!
– Бедный мальчик! – сказала миссис Сауэрберри.
А «бедный мальчик», который, кстати сказать, был на целую голову выше Оливера, тер себе глаза кулаком и корчил рожи, чтобы выжать из глаз хоть одну слезинку.
– Однако, что же нам делать? – спросила хозяйка. – Хозяина нет, в доме ни одного мужчины, а этот урод запросто может выбить дверь!
И в самом деле удары так и сыпались в дверь чулана: это Оливер колотил в нее руками и ногами, требуя, чтобы его выпустили.
– Ох, миссис, не послать ли за полицией? – подсказала Шарлотта.
– Или за солдатами? – добавил Ноэ.
– Нет, не нужно, – решила хозяйка. – Ноэ, беги к мистеру Бамблу и попроси его сейчас же пожаловать к нам. Расскажи ему, что у нас случилось.
Приложи нож к синяку, чтобы остановить опухоль, – и беги что есть духу!
Глава IX
Бегство Оливера
Ноэ со всех ног бежал по улицам, без шапки, всклоченный, с остатками слез на лице, с ножом у глаза, не обращая внимания на то, что все встречные сторонились от него. Он перевел дух только у дверей приходского приюта. Здесь он скорчил самую жалкую гримасу и принялся стучать в дверь, вопя во все горло: