Тут приходский сторож перевел дух и покосился на Оливера, чтобы посмотреть, какое действие произвели на мальчика его слова. По лицу Оливера снова потекли слезы. Мистер Бамбл остался этим очень доволен и пробурчал довольно миролюбиво:
– Ну, полно, парень, вытри глаза и не подливай слез в похлебку. Ведь это же просто глупо!
Это и в самом деле было очень глупо, потому что в приютской баланде и без слез Оливера было слишком много воды.
Оливер вытер глаза рукавом, наскоро поел и вышел из приюта вместе со сторожем.
Они шли к судье, который должен был закрепить условия договора между приходским начальством и тем человеком, который хотел взять к себе в учение Оливера.
По дороге Бамбл строго-настрого приказал Оливеру быть у судьи повеселее, не кукситься и не плакать.
– И запомни, Оливер, – закончил свою речь сторож, хмуря брови и крепко стискивая руку Оливера, – ты должен сказать господину судье, что тебе очень хочется идти в учение, а не то…
Но тут они очутились перед дверью судьи, и Бамбл так и не договорил, что будет с Оливером, если он не исполнит его приказания. При последних словах сторож так сильно сжал маленькую руку мальчика и так страшно нахмурил брови, что сердце Оливера сжалось от ужаса и в глазах у него потемнело.
Через мгновение они уже входили в комнату судьи. Это была просторная, высокая комната, с одним окном, темная, пыльная и пустая, точно нежилой сарай. Несколько стульев, большая старая конторка у окна да груды толстых пыльных книг на полке – вот и всё, что поначалу увидел здесь Оливер. Потом, немного оглядевшись, он обнаружил, что в комнате были и люди.
За высокой конторкой сидели два каких-то старых-престарых господина. Один из них читал газету и почти совсем ушел в нее, так что из-за большого листа виднелись только две руки да седая плешивая макушка. Другой старик, в больших круглых очках в черепаховой оправе, низко склонившись, разбирал какую-то лежавшую перед ним бумагу. Это и был сам судья.
Рядом с ним сидел председатель приходского комитета, краснолицый толстяк, который говорил с Оливером в первый день его поступления в приют. Мальчик тотчас же узнал его.
По другую сторону от конторки стоял какой-то взлохмаченный рослый мужчина, весь перепачканный в саже и угольной пыли, с целой шапкой нечесаных волос на голове. Он нетвердо стоял на ногах, то и дело переступая с ноги на ногу и комкая в руках свою шапку.
Оливер покосился в его сторону и не мог отвести глаз от этого человека. Подумайте только: лицо у него было совсем черное, а на нем ярко выделялись зубы да налитые кровью белки глаз.
Мальчик никогда раньше не видел трубочистов и вообразил, что странный человек так и родился на свет с черным лицом. И это так напугало Оливера, что он замер на месте.
Впрочем, неудивительно, что лицо трубочиста Гемфилда испугало мальчика: даже не будь черным, оно все равно было бы страшным, поскольку на нем отпечатались грубость, черствость и жестокость.
Этот Гемфилд был очень злым и неприятным человеком, он славился по всему околотку как отпетый пьяница. Все знали, что он бьет свою жену и тиранит своих учеников, и поэтому никто не хотел отдавать к нему в учение своих детей. А между тем трубочисту при его ремесле всегда требуется мальчик. Вот в такое-то затруднительное время Гемфилду и довелось проходить мимо приходского приюта и увидеть объявление про Оливера. Трубочист тотчас же отправился переговорить с приходским начальством и сказал, что он согласен взять к себе в учение мальчика, про которого написано в объявлении. Они скоро столковались, и теперь оставалось только закрепить договор у судьи.
Бамбл стоял на пороге, держа за руку Оливера, и ждал, когда его позовут. Но на них никто не обращал внимания: приходский председатель задумчиво чертил что-то на бумаге, старый судья, видно, разбирал лежавшую перед ним бумагу да и задремал над нею. Другой старик совсем ушел в свою газету и, кажется, тоже заснул.
В комнате царила полная тишина, только где-то за окном билась и жужжала муха, попавшая в паутину, да трубочист Гемфилд время от времени переступал с ноги на ногу, отворачивался и сплевывал в угол, вытирая лицо грязным рукавом.
Наконец Бамбл решился прервать молчание и, подводя Оливера к столу, сказал:
– Вот мальчик, сэр.
Господин, сидевший за газетой, встрепенулся и, дернув осторожно за рукав старого судью, разбудил его.
– А, так это мальчик? – пробормотал судья, просыпаясь и уставившись на Оливера. – Прекрасно, прекрасно! Ну и что же, он не прочь идти в трубочисты?