Он переминался с ноги на ногу.
Чесал в затылке.
Мычал.
И, наконец, довольно сбивчиво заговорил.
V.
— Был я в этот проклятый день дежурным…
— По вокзалу? — спросил Холмс.
— Да. Поезд, значит, отправили, а мне домой понадобилось…
— Зачем? — спросил Холмс.
— Брат ко мне из деревни приехал. Ну, думаю, до следующего поезда еще три с лишним часа… Делать нечего в пустом вокзале, дай, думаю, пробегу.
Он сопнул носом и продолжал.
— Прихожу домой, а брат уж и водочки с закуской приготовил. Я пью мало. Хмелею я быстро! Стал было отказываться, а он уговаривает.
Авсеенко тряхнул головой.
— Ну, не выдержал и выпил! Сперва одну рюмку, потом другую, ну, и пошла писать.
— И нализался?
— То-то! Напился и заснул.
— А на станцию пьяный ходил?
— Нет, не ходил, барин!
— Как же, говорят, что видели тебя!
— Врут, барин, врут, — застонал мужиченко слезливо. — Все на меня наврали! Опутали меня кругом словно темным лесом, а я из него и выбраться никак не могу!
— Ну, ну, говори дальше! — серьезно произнес Холмс.
— Да что же говорить-то?
— Все, что было!
— Заснул значит я, вдруг слышу, будят. Вскочил — гляжу, жандарм и этот сыщик высокий…
— И тебя арестовали?
— Связали и повели.
Авсеенко махнул безнадежно рукой и договорил:
— Стали допрашивать! А что я скажу? Мне говорят, что я ограбил, а я отродясь чужой копейки не брал! Как же это так?
Физиономия Авсеенки выражала такую неподдельную искренность, что положительно невозможно было поверить, что этот человек был грабитель.
Видимо, и Холмс думал то же самое.
И когда он задал ему следующий вопрос, голос его звучал мягко и ласково.
— У тебя одни сапоги?
— Одни-с! — ответил, недоумевая, сторож.
— А старые?
— Старые уже давно продал.
— Кому?
— Татарину. Махметка тут ходит к нам, старыми вещами торгует.
— А давно ты ему их продал?
— Да с месяц тому назад!
— И не врешь?
— Чего же мне врать-то? — с недоумением и некоторой обидчивостью произнес сторож. — Я, барин, в жисть свою никогда не врал, так и теперь врать не буду. Да коли хотите, то и спросить можете! Он тут неподалече в крайней избе живет и всех нас знает.
— А ну-ка, сними свои сапоги! — приказал Холмс.
Авсеенко разулся и протянул свои сапоги Шерлоку Холмсу.
Внимательно осмотрев их, Холмс произнес:
— Подковки-то целы!
— Целы, батюшка, целы!
— Ну, а теперь покажи мне руки.
— Чего? — не понял мужик.
— Руки покажи!
Авсеенко протянул Холмсу свои грубые, покрытые мозолями руки.
Одну за другой Холмс осмотрел их до локтя.
Но и этот осмотр не удовлетворил его.
— Разденься-ка, братец мой, совсем, догола! — приказал он сторожу. Тот снял, ни слова не говоря, рубаху, потом сапоги, штаны и портянки и через несколько минут он стоял перед нами в костюме праотца Адама.
Шерлок Холмс приказал внести лампу и, освещая со всех сторон, стал тщательно осматривать все тело опешившего сторожа.
Наконец он отставил лампу.
И, посмотрев прямо в глаза сторожу, он сказал:
— Ни одного пореза.
— Чего изволили сказать, батюшка? — удивленно спросил Авсеенко, ничего не понимавший, что кругом его творится.
— А то, братец мой, что я начинаю убеждаться в том, что ты совершенно не виноват в этом деле! — весело пояснил ему Холмс.
Мужик хотел было что-то сказать, но душевное волнение его было настолько велико, что он не мог выговорить ни слова и вместо слов вдруг кинулся Холмсу в ноги.
— Ну, будет, будет! — сказал Холмс, поднимая его с пола и ставя снова на ноги.
— Отец родной, милостивец! — воскликнул Авсеенко.
От этой сцены у меня выступили на глазах слезы. Шерлок Холмс был тоже взволнован.
Он ласково потрепал мужика по плечу, окинул его ласковым взглядом и мягко сказал:
— Ну, братец, потерпи немного! Вот я примусь за дело и тебя живо выпустят на свободу.
И, не ожидая ответа, он повернулся к нему спиной, дал мне знак следовать за собой и мы вышли из камеры.
Дверь за нами снова затворилась.
VI.
— Ну, что вы думаете об этом стороже, дорогой Ватсон? — спросил меня Шерлок Холмс на улице.
— Думаю, что сторож не виноват! — ответил я искренне.
— И я тоже! Нат Пинкертон попал на ложный след, вернее, чересчур поспешил со своим умозаключением и через это ввел в беду несчастного мужика, неповинного и честного.