ронта, а затем уже появился и я. Мама сказала, что папа меня купил в Германии, где я лежал на запылённой полке в магазине, и никто меня не брал! Другое дело Марик — мой брат, он был приобретён до войны и всю войну мучился с мамой в Казахстане в эвакуации! Хотя я и был с немецкой полки, но получился вылитый еврей, как и папа, а мама с Мариком — типичные славяне. У них были небольшие носы и уши! Они были красивые, как все неевреи! Мама даже говорила, что мой брат типичный цыган — такой же красивый! Так хотелось быть на них похожим! К тому же, они хорошо пели и танцевали, а Марик даже чечётку отбивал! А ещё он метко плевался и мог с большого расстояния попасть в человека — в меня, например! У него была противная, липкая слюна, я её не сразу вытирал, а показывал маме. Затем, уже за её спиной, я ему показывал большую фигу! Иногда получалось даже четыре на двух руках! Затем я злорадно улыбался, глядя, как мама его обрабатывает и возмущается, что Марик подставляет руки и не даёт, как следует, его побить! Он негодовал от несправедливости и кричал: «Смотри, он же смеётся!». Когда мама поворачивалась ко мне, отрываясь ненадолго от брата, то видела моё печальное, грустное лицо, и она снова принималась за работу! Дождавшись конца приятного зрелища, я перед ней выскакивал из комнаты, потому что за ней идти было опасно — у брата оставалось ещё много во рту слюны. Кроме того, у него были ещё кулаки, ведь он занимался боксом! Мне часто приходилось держать для него боксёрскую лапу, когда он отрабатывал удары. Он за меня обычно не заступался. Только однажды, когда я с товарищем из соседнего дома играл в послевоенных развалинах, недалеко от синагоги, нас остановили два подростка — возраста, примерно, как мой брат! Меня и моего товарища-украинца попросили сказать: «На горе Арарат растёт крупный виноград». Мы оба охотно это произнесли и т. к. справились с буквой «Р», были отпущены как неевреи! Прибежав домой, запыхавшийся и счастливый, я похвастал брату про удачную сдачу экзамена! И он тут же побежал искать экзаменаторов. Конечно же, в Бердичеве лучше быть цыганом или иметь хорошие кулаки! Очень понятна была ненависть неевреев к евреям! Неевреи старались, помогали немцам и думали, что уже всё, наконец! И вот, пожалуйста, после войны евреи вновь появились в Бердичеве, и среди них моя мама с сыном, и мой отец с фронта вернулся. Вернувшиеся обнаружили, что их квартиры разграблены местными жителями и просто заняты! А кому охота возвращать квартиру?! А тут евреи стали ещё ходить на местный рынок, в магазины, где и так было пусто на прилавках! К тому же, евреи очень хорошо разбираются в курах, твороге, и почти всегда выбирают лучшие образцы! Когда мама брала меня с собой на рынок, то я, почти всегда, когда она покупала, что-нибудь «последнее» слышал от других покупателей: «Из-за „них“ никогда ничего не купишь!». Я хоть и был маленький, но уже понимал, что «они» — это я, мама, папа, брат и все родственники! Иногда говорили: «Из-за этих евреев», или ещё противнее — «жидов»! Это слово обжигало, как кипяток! Мама в такие минуты не терялась и покупала даже лишнее, говоря: «Ах, так! Тогда я действительно вам ничего не оставлю!» Папа ей всегда потом говорил, что она когда-нибудь хорошо получит на базаре. На что мама ему отвечала: «Если ты трус, то сиди дома, а я одна буду ходить на базар!». Мы с братом знали, что наш папа не трус, много медалей получил на войне. Мы с удовольствием делали из них монеты, откусывая клещами ушки от медалей. Мой брат тоже не был трусом и однажды — в 16 лет — подрался прямо около дома с пьяным 40 летним мужиком — гостем нашего соседа! Тот решил: почему бы для полного удовольствия, после выпивки, не побить несовершеннолетнего еврея маленького роста? Тем более, повод был, брат держал на поводке тоже несовершеннолетнюю — полугодовалую овчарку. «Дай сюда собаку!» — рявкнул блюститель порядка и тут же кулаком ударил брата в лицо, но брат боксерским нырком ушел от удара и, вынырнув уже справа от рожи пьяницы, в свою очередь ударил того сбоку. Затем несколько раз головой прилипалы ударил о крепкую кирпичную стену дореволюционной кладки! Соседка с первого этажа — под нашим балконом, стала звать на помощь пьяному: «Коля, иды, якийсь еврэйчик бье!». «Якийсь» — какой-то, хотя она хорошо знала брата, меня и даже нашу собаку, которая ей почему-то часто с нашего балкона сквозь доски мочилась на голову, когда соседка сидела на скамеечке под балконом. Коля знал, что брат занимается боксом, и не выскочил из квартиры, но выскочила жена пьяного и стала кричать: «Мало вас немцы убивали!». Моя мама ей объяснила, что времена изменились и сейчас мы будем её бить! А дома мама сказала, что это все бывшие полицаи при немцах, которые выдавали и сами убивали евреев. Папа тоже согласился и добавил, что если бы не полицаи, то не убили бы его отца и беременных сестёр в Аннополе — в местечке, где он родился, и откуда не успели до прихода немцев уехать его родные. Бабушка добавила, что дядя Эпельфельд — муж её сестры, когда попал в концлагерь, в местную тюрьму в Бердичеве, больше боялся полицаев, чем немцев. Я эту историю, тоже часто слышал от дяди Эпельфельда и очень за него переживал, когда он рассказывал, как его с четырнадцатилетним сыном и женой повели на расстрел! Начальник лагеря — немец — оказался очень хорошим человеком и в самый последний момент забрал у конвоиров его и сына, а расстреляли только жену!