Летние вечера долги. Было еще светло. И в конце концов, Том свистеть перестал. Перед ним предстал незнакомец — мальчик немного выше его ростом. Новые лица любого возраста и пола неизменно пробуждали в жителях захудалого городишки Санкт-Петербург сильнейшее любопытство. А этот мальчик был еще и наряден — чрезмерно наряден для буднего дня. Просто поразительно. Щегольская шляпа, застегнутая на все пуговицы курточка из синей материи, новенькая и опрятная, как, собственно, и панталоны. Да еще и в штиблетах — даром, что была всего-навсего пятница. И даже при галстуке, состоявшем из яркой завязанной на шее ленты. Весь облик мальчика свидетельствовал о городской утонченности, что и проняло Тома до самых печенок. Чем дольше разглядывал он это дивное диво, чем выше задирал нос перед его франтовством, тем более и более убогим представлялось Тому собственное облачение. Мальчики молчали. Если один делал шаг, делал и другой, но только бочком, так что в итоге они описали подобие круга — лицом к лицу, глаза в глаза. И наконец Том спросил:
— Хочешь, поколочу?
— Интересно будет посмотреть, как у тебя это получится.
— А то я могу.
— Да ничего ты не можешь.
— А вот и могу.
— А вот и не можешь.
— Могу!
— Не можешь!
Неловкая пауза. Затем снова Том:
— Как тебя зовут?
— А может, это не твое дело.
— Захочу, и будет моим.
— Ну так чего же ты не захочешь?
— Будешь много болтать, захочу.
— Много — много—много. Хватит?
— Думаешь, ты очень умный, а? Да если мне придет охота, я тебя одной рукой отлуплю, и пусть другую привяжут мне за спину.
— Чего же тогда не лупишь? Ты только болтать и умеешь.
— И отлуплю, если будешь ко мне лезть.
— Ой, ой! Видал я таких целыми семьями.
— Остряк, да? Думаешь, вырядился, как пугало, так большим человеком стал, а? Господи, а шляпа-то, шляпа!
— Не нравится, сбей ее. Посмей только тронуть мою шляпу, я тебе покажу, где раки зимуют.
— Врешь!
— Сам врешь!
— На словах-то ты храбрый, а сам врун.
— Аа — вали отсюда.
— Слушай, ты не наглей, а то я тебе башку камнем проломлю.
— Ну как же, проломишь.
— А вот увидишь.
— Так проломи, чего же ты? Только и знаешь, что грозиться тем да этим. Сделай уж что-нибудь! Трус ты и нет ничего!
— Я не трус.
— А вот и трус.
— Не трус.
— Еще какой!
Новая пауза, обмен свирепыми взглядами и хождение по кругу. В конце концов, мальчики уперлись друг другу плечом в плечо. И Том сказал:
— Убирайся!
— Сам убирайся!
— Не уберусь!
— И я не уберусь.
Они постояли, опираясь, каждый, на выставленную вперед ногу, все с большей силой пихая один другого плечами и все с большей ненавистью взирая друг на друга. Однако верха никто так и не взял. Оба вспотели от борьбы, побагровели и, наконец, ослабили натиск, не спуская, впрочем, с врага бдительных глаз, и Том сказал:
— Ты трусливый щенок. Вот скажу моему старшему брату, он тебя одним мизинцем в порошок сотрет, а я ему точно скажу, увидишь.
— Плевал я на твоего брата! У меня самого знаешь, какой брат? Он твоего вон через тот забор перекинет, понял? (Оба брата были, натурально, чистой воды вымыслом.)
— Брешешь.
— Говори что хочешь, мне наплевать.
Том большим пальцем ноги провел в пыли черту и заявил:
— Попробуй только переступить эту линию, я тебя так отколочу, ты и не встанешь. Всякий, кто посмеет сделать это, будет хуже конокрада.
Незнакомый мальчик тут же перешагнул через черту и сказал:
— Обещал отколотить, так давай, колоти.
— Не нарывайся, тебе же лучше будет.
— Ты же обещал — чего же не колотишь?
— Вот как бог свят! Дай два цента — и отколочу!
Незнакомец достал из кармана два медяка и, издевательски ухмыляясь, протянул их Тому. Том ударил его по руке, медяки полетели на землю. Через миг оба мальчика уже покатились по ней, вцепившись друг в друга, будто два кота, и в следующую минуту оба тяжко трудились, раздирая одежду врага, таская его за волосы, царапаясь, квася один другому носы и вообще покрывая себя пылью и славой. Когда же схватка обрела очертания более четкие, в дыму сражения обозначился Том, сидевший на незнакомце верхом и тузивший его кулаками.
— Кричи «хватит»! — приказал он.
Незнакомец извивался, пытаясь освободиться. И плакал — главным образом от злости.