Эта встреча меня не тревожит. Кажется, волноваться нам нечего.
В полдень мы пристаем к берегу в нескольких милях восточнее, у деревни Маит, чтобы запастись дровами.
Все дома пусты, многие разрушены, вероятно, после разбойного нападения. Впрочем, случилось это давно, и жители покинули эти места несколько месяцев назад.
Без сомнений, деревню разграбил Мальмуллах.
Главное богатство края — белое эбеновое дерево, необычайно твердое, из которого изготовляют шпангоуты судна, называемые «шелмана». На пляже лежат сваленные в кучи толстые ветви, уже изогнутые почти по форме различных деталей, составляющих каркас судна: надо только немного обработать их, придав им нужный размер.
Стоит ли говорить, как я обрадовался этой бесценной находке! Я подбираю несколько заготовок, решив пополнить их запас на обратном пути.
Салах обшаривает оставленные дома в надежде обнаружить сокровища. Он зовет меня и показывает в какой-то лачуге без двери валяющиеся в большом количестве пустые ящики, предназначенные для патронов и ружей. Верблюжий помет и отчетливые следы, сохранившиеся в местах, защищенных от ветра, свидетельствуют о том, что караван загрузили совсем недавно.
Кадижета, молодой данакилец, исследует верблюжий помет. Он прикидывает на ладони вес этих лепешек, разламывает их, принюхивается, после чего делает вывод, что помету не более восьми дней.
Несведущему читателю я должен объяснить, что верблюжий помет представляет собой нечто очень чистое, без выраженного запаха, овальное и блестящее, как финик. Он играет очень важную роль в жизни бедуинов, обитающих в пустыне. Смоченный в воде, он используется для чистки белья. Помет заменяет также трут, что позволяет всегда иметь при себе огонь, даже в пути. Наконец, в размельченном виде — это незаменимое в пустыне снадобье, излечивающее многие болезни. Я забыл еще об одном способе его употребления: серьезные люди используют кусочки помета в качестве шашек и в сосредоточенном молчании проводят нескончаемые партии игры, которой предаются, сидя в тени дерева и вырыв дюжину маленьких ямок в два ряда.
Меня посещает нехорошее предчувствие, будто я оказался в чьем-то логове. Пора уходить отсюда. На берег я выхожу очень вовремя и успеваю помешать Али Омару погрузить на судно вместо дров доски от обнаруженных ящиков.
Вопреки моему желанию отдохнуть ночью, мы поднимаем парус и плывем в открытое море.
Следующий день проходит без происшествий. Я рассчитываю прибыть в Бендер-Ласкорай завтра. Я готов прямо в тот же вечер повернуть на север, но заставляю себя еще и этой ночью продолжить плавание против ветра, держа курс ост.
Уже брезжит рассвет. Я нахожусь вблизи побережья, свежий береговой ветер, которым грех не воспользоваться, побуждает меня сохранить прежний курс. В полдень я буду как раз на меридиане Эль-Мукаллы.
На горизонте сначала появляются два дымка, а вскоре и сами пароходы. В бинокль удается разглядеть большой двухтрубный крейсер и другое судно, поменьше, с одной трубой, плывущее впереди него.
Очевидно, это возвращается в порт часть эскадры… Но нет, оба форштевня направляются в мою сторону, как только с кораблей замечают мой парус.
Я быстро бреюсь и привожу себя в порядок, чтобы достойно встретить английских гостей.
Маленький крейсер уже в миле от нас, он подплывает сбоку, и облачко дыма извещает меня о выстреле, призывающем нас остановиться. Звук доносится через некоторое время, приглушенный, без эха, похожий на хлопок надутого бумажного пакета, которым ради шутки ударили о колено.
Я беру курс на крейсер, а сам посмеиваюсь над тем, сколько хлопот доставляю этим морским королям. Большой крейсер остановился в открытом море. Кажется, он ждет.
Я читаю название производящего досмотр судна, оно выведено золотыми буквами на его корме: «Минто». Это бывшая яхта, переоборудованная в крейсер.
Я причаливаю к нему и поднимаюсь по лоцманской лестнице. Меня сразу же отводят на мостик.
Там находится капитан в окружении свиты. Я протягиваю ему свои документы и письмо от губернатора.
Наступает тишина, в которой слышно лишь шелестение бумаг.
У всех серьезный вид, точно совершается нечто важное.
— Господа, нет ли среди вас, говорящих по-французски?
Офицер (в том же чине, что и капитан корабля) отвечает, что он к моим услугам.
Как я узнал позднее, это главный механик, человек лет сорока, с открытым и симпатичным лицом. Он слегка похож на епископа.