Бакен с контрабандой, разумеется, попадает в их число. Его берут на буксир и везут через весь порт, в док, где товар незаметно извлекается из его недр. Теперь понятно, почему бакены в окрестностях Порт-Саида столь часто попадают в починку.
Рассказ контрабандиста забавляет меня как анекдот, но благодаря ему я прихожу к выводу, что гашиш доставляется в Египет с севера. Следовательно, моя идея привезти контрабанду с юга неплоха, ибо до этого еще никто не додумался.
XIII
Гибель лейтенанта Вуарона
По мере того как судно приближается к Джибути, мои опасения по поводу прохождения транзитных формальностей все возрастают, хотя в законе нет никаких оговорок на этот счет.
По прибытии я сразу же направляюсь к начальнику таможни и рассказываю ему все как есть: «цветок конопли» — не что иное, как гашиш.
— Да, я это знаю. Вы имеете право на транзитную перевозку данного груза. В мои обязанности входит выполнение предписаний и постановлений без их истолкования в чью-либо пользу или во вред. В то же время, если гашиш предназначен для сбыта на территории колонии контрабандным путем, я не счел бы возможным разрешить вам его провоз.
— В этом отношении, — отвечаю я, — могу поклясться, что ни одна унция не останется на вашей территории.
— Ладно, ладно, заполняйте декларацию. Вас будут сопровождать до границы, но, покинув французские воды, поостерегитесь сюда возвращаться.
Выходя из кабинета начальника, я чувствую, что все мои тревоги по поводу формальностей как рукой сняло.
Мой некогда многочисленный флот сегодня ограничивается лишь верным «Фат-эль-Рахманом». Это прочное, выдержавшее натиск не одного шквала, судно кажется мне достаточно надежным, чтобы преодолеть тысячу триста морских миль против встречного ветра. Стоит июнь — самый жаркий и влажный, а также самый коварный из летних месяцев из-за неожиданных ураганов, порожденных грозовыми тучами, которые скапливаются над горами.
Я предвижу, что во время долгого перехода буду лишен возможности регулярно заходить в порты из-за моего специфического груза, и привожу в порядок оснастку судна.
Я беру с собой двенадцать членов экипажа, чтобы они подменяли друг друга в случае болезни или других обстоятельств. Со мной по-прежнему Абди, Али Омар, Мухаммед Муса, Аден, Салах и подросший Фиран, а также другие матросы-данакильцы, которые плавали со мной раньше.
Восемь ящиков сложены в глубине трюма. Все формальности улажены, и таможне не к чему придраться. Судно готово к отплытию. Итак, первая часть моего плана благополучно завершена.
Мы стоим на рейде. Душная влажная ночь сдавила море в своих могучих объятиях. Палуба и снасти покрыты росой — мелким, насыщенным солью налетом. Люди спят на палубе нагишом, вповалку, как трупы в морге; из открытых ртов вырываются тяжелые хрипы, пот катится с лиц градом, ибо воздух напоминает парилку.
Я тоже растянулся на палубе, на полуюте, но никак не могу заснуть. Виной тому не только удушливый климат, повергающий организм в угнетенное состояние, но и волнение по поводу моей авантюры. Все, что я сделал до сих пор, чтобы раздобыть шестьсот килограммов гашиша, кажется мне теперь всего лишь детской игрой по сравнению с тем, что мне еще предстоит. Впрочем, если бы в тот день, когда я всходил по узкому трапу на греческий пароходик в Пор-Вандре, какой-нибудь волшебник показал мне восемь полых ящиков, аккуратно сложенных в трюме моего судна, я бы счел себя на вершине блаженства. Сегодня же, когда мои мечты начинают сбываться, меня как никогда снедает тревога. Я боюсь радоваться, не решаюсь признаться себе в своем удовлетворении, как будто это признание навлечет на меня гнев злого рока. Я запретил себе радоваться, ибо верю, что за любое счастье в жизни приходится платить с лихвой. В самом деле, это непреложный закон, записанный в книге людских судеб, и блаженны те, кому он неведом. Думать о будущем — значит отказываться от радости и предвидеть горе. Таким образом можно содействовать счастью других, но только не своему.
Незадолго до рассвета теплый ветер повеял с запада: это саба, местный ветер, родственный сильному юго-западному муссону, дующему над Индийским океаном. Он зарождается в глубине Таджурской бухты и обрушивается с неистовой силой на Аденский залив, вплоть до мыса Гвардафуй.
Море, спокойно фосфоресцировавшее во сне, покрывается мелкой рябью и отливает зловещим зеленоватым цветом.
Нужно немедленно сниматься с якоря, если мы хотим уйти с рейда, прежде чем море окончательно рассвирепеет. В тот миг, когда лебедки приводят в движение фал с жалобным скрипом, нас окликает с берега человек — местный гвардеец в форме.