Я оставляю своих лежащих спутников и направляюсь вдоль берега, рассчитывая пройти в пятнадцати-двадцати метрах от таинственного предмета. Если это человек, он меня окликнет, я отвечу на его приветствие и проследую дальше.
Но вскоре я вижу, что наши тревоги напрасны. Это действительно наша бочка. Во всем виноват призрачный лунный свет, создающий в местах, изъеденных ржавчиной, странную игру теней.
Мы бежим к бочке со всех ног. О ужас! Кажется, сюда же ведут неизвестные следы. Меня прошибает пот. Неужели нас заметили с маяка, обшарили тайник и обнаружили гашиш?! Когда я наконец нащупываю заветные мешочки, то с трудом верю своему счастью, ибо я уже счел их потерянными. Я сложил свертки в бочке практически на виду, лишь слегка присыпав их песком, но неизвестный не догадался туда заглянуть. Это и спасло мой товар. Зато весь песок вокруг бочки перерыт. Я вытаскиваю мешочки и с удивлением вижу, что их только десять. Мне казалось, что я положил в бочку двенадцать партий, и Али, считавший мешочки, тоже в этом уверен. Значит, нет никаких сомнений: кто-то обнаружил тайник и похитил два мешочка, оставив остальные из предосторожности.
Это событие очень взволновало и расстроило меня. Али Омар может ошибиться, но сейчас не время строить догадки.
Мы набиваем три резиновых мешка, полученных от Джебели, галетами в качестве балласта и садимся в лодку с чувством некоторого удовлетворения.
Теперь ветер дует нам навстречу, и волны то и дело захлестывают лодку. Я облегчаю носовую часть, переместив балласт на корму, но, несмотря на это, мне приходится без устали вычерпывать воду.
По мере того как мы подходим к середине рейда, волны становятся все выше, а ветер все сильнее. Для баркаса средней величины все было бы нипочем, но для нашей изящной перегруженной пироги это самый настоящий шторм.
Сидящий напротив меня данакилец вынужден отложить свое весло и вместе со мной вычерпывать воду. Несмотря на это, ялик уже наполовину заполнен водой. Мы не доберемся до берега!
Волны дважды обрушиваются на бак и затопляют лодку. Резиновые мешки уносит течением, но Абди успевает подхватить балласт, когда все прыгнули в воду.
И все же мы вновь садимся в лодку. Абди говорит:
— Отправляйтесь без меня. Я вернусь вплавь, пирога и так перегружена.
И, не дождавшись ответа, он резко толкает лодку сзади и погружается в воду. Вскоре он растворяется во мраке, но еще некоторое время до нас доносится его излюбленная песня, единственная, которую он знает и распевает в минуты опасности с беспечностью маляра, балансирующего на лесах. Пирога, ставшая легче, движется лучше, и мы зачерпываем меньше воды. Красный маяк позади нас удаляется. На рейде появляются первые огни пароходов.
Меня бьет озноб, и я стучу зубами от холода, несмотря на то, что усиленно работаю веслами. По мере того как мы приближаемся к рейду, волны успокаиваются.
Проплутав немного, мы наконец находим черную линию дамбы, которая плохо видна из-за береговых огней, отражающихся в воде. Я огибаю ее на большом расстоянии. Теперь гребет только один из нас, пригнувшись, а мы с Али Омаром, лежа на дне лодки, следим за берегом, где, быть может, притаился часовой…
Поравнявшись с местом, где должен находиться Джебели, мы поворачиваемся носом к дамбе и держим на нее курс. Наша лодка всего лишь точка в море, но как жаль, что у нас нет шапки-невидимки!
Внезапно неяркий свет вспыхивает и гаснет во мраке. Можно подумать, что кто-то чиркает спичкой. Видимо, это Джебели. Мы прибавляем ход. Свет снова призывно вспыхивает.
В двадцати метрах от нас белеет длинная рубаха Джебели. Мы молча передаем ему товар. Он шепчет мне на ухо, указывая на край дамбы:
— Осторожно, там аскеры. Возвращайтесь в море и не отвечайте, если он вас окликнет. Мне ничего не будет, я его знаю.
Но все проходит благополучно, и в час ночи я поднимаюсь на борт фелюги. Абди еще нет, и его отсутствие омрачает нашу радость от успешно проведенной операции. Я спрашиваю себя с тревогой, что стало с несчастным, которому пришлось вплавь бороться с волнами, если нашей быстрой пироге потребовалось целых три часа, чтобы проделать этот путь.
Никто не ложится, все вглядываются в непроглядную тьму ночи, в которой мерцает неровный свет бакенов. Мимо проходят огромные пароходы, направляющиеся в канал или выходящие из него; юрко снуют катера, оставляя за собой пенистый след. На рассвете ветер стихает, но Абди все не возвращается.
XXVIII
Поединок
Меня не радует ни аромат кофе, ни великолепие утренней зари: золотисто-розовый свет, заливающий окрестные горы и пустыню, кажется мне жестокой насмешкой природы над скорбью и печалью, поселившимися в моей душе.