- Нет, женщина она, конечно, красивая, но сами поймите, что в жопе за жизнь.
- Я прошу вас это слово больше не упоминать! Я вас этого слова лишаю!
- Да, не любите вы Германию.
- Германию не любят все.
- Не знаю, не знаю. Я в ее жопу не вхож.
- Я - бог. Вот я, на облаке. Облако подо мной упругое, гладкое, словно по чьей-то жопе хожу.
- Я вас просил... Я категорически... Это слово... - занервничал Маргулис.
- Не исключено, что эта жопа тоже Наташкина!
- Я вас лишаю...
- Сверху Наташка тоже красивая. Она мне оттуда и как женщина, и как жопа нравится!
- Нет, очень уж расперло пропорции.
- Нормальная. Склонная к полноте, а не половинчатости.
- Не жирно ль вам будет?
- Зато сытно.
- Нет, больно уж... Здесь нужен не Вертер, но вепрь. Кстати, как вам этот герой Германии, паразитирующий на наших интересах?
- Оставьте в покое Германию!
- Нох айнмаль: я, Людовик Приветливый, со всей приветливостью приветствую вас!
- Довольно! - вскричал Маргулис и хлопнул о стол очень толстой книгой, которую ради конспирации держал в руках. Я успел разглядеть, что на обложке значилось: Идиот. 'Достоевский'. Очевидно, это была романизированная биография знаменитого писателя, написанная одним из его персонажей. Литературная мистификация, скорее всего. Ну как может неправдоподобная марионетка, эдакая, как князь Мышкин, воссоздать биографию автора? Это все равно, как если б Маргулис вздумал писать мою.
- Достаточно! - Он вторично приложил книгой о край стола. - Для первого знакомства довольно вполне, - подытожил он. - У нас на повестке вопросов восемь висит. Поэтому плавно переходим к следующему, который гласит так: Как строить дальнейшие взаимоотношения с врачами? Доколе эти калекари будут вредотворить? Прошу оглашать претензии. Кто начнет? Вы? - Он наобум ткнул пальцем перед собой. - Валяйте.
- Терапевты к нам невнимательны, - сказал лысоватый мужчина, застигнутый врасплох, но, тем не менее, бойко. - Смотрят на пациентов сквозь пальцы. Затягивают воспитательный процесс. Санитары медлительны. И в туалет бесконечная очередь.
- Психиатры психически неадекватны, - сухо констатировал следующий.
- Мудаки эти медики. Пенициллин прямо в пенис колют, если трипак. А давеча вырезали какую-то железу, считая, что щитовидная.
- Это ж страх, что они нам ширяют. Не успели вынуть иглу, а уж смотрю: это не медик, а черт.
- Врачи сами чихают. А нас и не лечат, а только врачуют слегка.
- Отказывают в выздоровлении.
- Рукоприкладствуют. То санитар ударит по голове, то айболит отфутболит. Такая жизнь наводит на грусть.
- То нельзя, это нельзя. Думать, дурак, и то не моги.
- Кормят нас, чем попало. Даже руки перед едой мыть неохота.
- За стоматологию стыдно, - сказал Кашапов, - а Наташка...
- Фельдшера невежливы и невежественны, хамят. Путают латентный и летальный, отчего возникают недоразумения.
- Медсестры дразнятся, пристают, щиплются пинцетами. А то и смеются прямо в лицо.
Претензии сыпались со всех сторон. Я едва успевал головой вертеть, чтоб хоть краем глаза взглянуть на кляузника. Впрочем, были не всё жалобы.
- А Наташка-то... Экая неёба. Давеча чего только не сулил.
- Так она и пойдет с тобой за пучок фиалок.
- А правда, что у нее куриная нога?
- Куриная слепота, дурень. В упор никого не видит во тьме.
- С врачами у ней теперь ничего обоюдного.
- Так, - сказал Маргулис, видя, что разговор ушел в сторону. - А вы что скажете, господин хороший, ушедший мечтами в облака?
- Я это... - сказал господин. - Я это самое...
- С легендами мы покончили, - сказал Маргулис. - Перешли к врачам. Есть у вас к ним претензии?
- А как же. Есть. Позавчера прихожу, говорю: 'Аневризма'. А он: 'А не врешь?'. Подписку взяли, что согласен на летальный исход.
- Придираются, заглядывая в нумера. И чтоб руки лежали поверх одеяла, - сказал Кашапов. - Чтоб было видно, если в руке пистолет.
- Хлюст этот Фауст.
- Идиот.
- Я им говорю: временное безумие не умаляет ума, а наоборот, говорит в пользу гениальности.
- Идиот не я, а роман Достоевского. А может, и сам Достоевский идиот.
- Такие книги совсем неопасны. Это вам не 'Руслан и Людмила'. Их можно даже безумным давать.
- Напоминаю вам, господа, У нас не литературная дискуссия, а заговор врачей на повестке дня. У кого будут еще обвинения?
- Раскрывают врагам врачебные тайны и неплохо имеют на том.
- Нет, Дементьев хоть и дурак, но человек хороший.
- Я, говорю - Бисмарк. А они - клизму. До чего же склизкие эти клизмы. Весь Бисмарк насмарку.
- Итак, делаем выводы, - сказал Маргулис, выждав минуту, не выскажется ли кто еще. - Поведем, так сказать, черту. Наш отель, - слово отель он постарался произнести по-французски, - был бы сущим раем небесным, если бы лечащие врачи не калечили наши жизни. Необходимость организованного противодействия этим, так называемым, специалистам сами видите, что назрела давно. А назрев, требует разрешения. Поэтому безотлагательно, я подчеркиваю, прямо сейчас мы должны разработать как методы борьбы, так и тактику и стратегию сопротивления. По личному опыту и данным разведки, враг кровожаден и хитрожоп. Поэтому меры, предлагаемые мной, будут крутые. И нечего церемониться, раз уж решили сменить режим. Мы пойдем кратчайшим путем. Нам все равно, от чего гибнуть: от пули врага или от невежества врача. Я знаю, что не все согласны с радикальными действиями. Но в силу присущего нам плюрализма, возможность высказаться будет предоставлена всем.
- Друзья мои, мне близки ваши скорби, - раздался голос из правого ряда, принадлежавший, как мне показалось, партии меньшевиков. - Но все это недостаточно объективно и аргументировано хуже некуда. Не все врачи наши враги, так же как не все враги являются дипломированными врачами. Не восстание масс, а их воспитание - вот подлинная задача всех нас и каждого. А клизма - это всего лишь медицинская метафора.
- Долой соглашателей-меньшевиков! И да здравствует сексуальная революция! - решительно и горячо выступил юный Вертер, и как всегда или часто с ним это бывало в подобных случаях, покраснел.
- Если тебе Наташка не дает, то это еще не повод для революции, - поддержал предыдущего оратора сиплый голос. - Надо же размышлять, прежде чем затевать такое.
- Размышлениями ум полнится, - иронически заметил рыжеватый молодой человек, приятель Вертера по кличке Умора.
- Да у вас на ум иммунитет, - высказался сиплый.
Тут взметнулся такой вихрь голосов, что стеллажи задрожали, столы пустились вприсядку, а том анонимного Идиота упал и раскрылся на середине. Сторонники сиплого, меньшевики, советовали унять сатанинские страсти, отключить эмоции и включить здравый смысл, но их слабые голоса потонули в неразберихе. Большинство возмущалось, взывая к возмездию, и высказывалось за решительные действия. Каждый высказывался настолько громко и настолько конкретно, насколько хотел. У меня была мысль незаметно покинуть зал и не мешать им веселиться по-своему. Но любопытство и возложенные на меня надежды удержали меня. Лишь Маргулис, не теряя присутствия духа и выражения лица, со спокойствием сфинкса взирал на этот бедлам. Пятиминутный душераздирающий вопль покрывал и форсировал это море звуков.
Всё стихло так же мгновенно, как и поднялось, пыль осела и только пара страниц с картинками, выпавшие из рукава Птицына, кружились над головами.
Сиплый первым воспользовался затишьем, предложив своей партии не вступать в дебаты с дебилами, а организованно покинуть зал.
- Сам разубедишься, пока убедишь идиотов.
- А вы говорите конкретно и по существу, - встал Безголовый, держа свою голову вниз лицом.
- Очень мне нужен ваш конкретинизм. Сами-то все в общих чертах норовите. Вы все хотите по существу насильно насаждать наслаждение? Из-под палки пряники уплетать? Чем ваш будущий режим отличается от существующего? Не стоит и выбирать между этими двумя глупостями. Наша партия...