Еще жили и даже здравствовали иные люди, стоявшие у истоков этой истории. Как вон та, например, достойная долгожительница, поддерживаемая под руки соседями по трибуне - бабушка этой революции, одной из первых обретшая себя в борьбе и сексе.
Все, что было до начала истории, обходили молчанием, стараясь забыть. Да и действительно, вспоминать было практически нечего, кроме разве что нескольких исторически достоверных случаев естественных взаимоотношений между мужчиной и женщиной. А так - неразборчивость и скотоложество, вызванное сексуальной необразованностью и слепо блуждающим, всесторонне направленным, полиморфно ориентированным либидо. Поэтому любовь у них принимала уродливые формы.
Власть восставшим досталась легко, потому, что основной революционный декрет, обещавший труд заменить траханьем, оказался близок и понятен всем. Да и лозунг: от каждого по возможностям, каждому по потребностям, противоречий не вызывал, так как возможности, как правило, совпадали с потребностями, и наоборот.
Однако не обошлось без недоразумений и взаимных обид. Часть народа (преимущественно северо-западных провинций), недовольная тем, что у них, мол, все девки рыжие, потребовала нового передела территорий со всеми проживающими на ней девками, и развернула оставшиеся от старого режима полки штыками на юг.
В гражданской войне победителей не бывает. Не было их и тут. Провинившиеся провинции были примерно наказаны. Уцелевшие в междоусобице полки расформированы, а офицерские чины согнаны в подвалы и упразднены. Оставили десятка полтора поручиков, используемых как репродуктивный материал. Ибо половину мужского населения потеряла страна в гражданской войне.
Старые сословные привилегии были отменены. Различия и противоречия между сословиями сведены к нулю. В новом бесклассовом обществе лишь многодетные матери (демографини) пользовались господдержкой и были на особом счету.
Однако, несмотря на свободные отношения, лучших поручиков и демографинь, прогнозируемого демографического взрыва не произошло. Стали доискиваться причин, выдвигать версии. Вопросы обрезания нации выдвинулись на первый план. И опять не обошлось без недоразумений и прямых диверсий со стороны неверных идее людей. Здесь недодумали, там недоглядели, где-то перегнули палку, да так, что сломали ее совсем. В некоторых губерниях обрезали под корень, а в одном из уездов вредители из числа неверных вырезали штык-ножами саперный взвод. Составилась стихийная оппозиция из неверных, обрезанных и неверно обрезанных, и только объединенными усилиями армии и полиции нравов (другой полиции, кстати, в стране не было) удалось подавить обрезные бунты. Неверных расстреливали на месте, а оба сорта обрезанных после выполнения необходимых судебных формальностей были расстреляны тож. Ибо куда их, бесполезных в половом отношении, было девать.
И лишь после того, как всяческие перегибы были устранены, строго осуждены, сделаны из них выводы, после того, как всевозможные вредители были сведены к нулю, а проститутки и все, кому строй не нравился, отправлены на пароходе к мысу Горн, в стране наступило относительное спокойствие, любовь и стабильность, длящиеся по сей день. На картах аркадий появились новые имена: Поллюцино, Коитовск, Вагинабад, Пенисград.
Феминистки, впрочем, в газетных сообщениях еще фигурировали, но никто их не принимал всерьез. Ибо девульвация их ценностей не вызывала ни у кого сомнений и лишь подчеркивала гениальность основного курса.
Ах, места нет. А то можно было бы на протяжении множества простыней распространяться о том... - о нумизматике, например, вообразив на ощупь монету достоинством примерно в рубль. О монетах мужских и женских, о своеобразной монетарной системе этой страны, когда при определенном сочетании монет женского и мужского рода вы могли за десятку приобрести автомобиль.
Верочкин сон в сжатом виде содержал всю политэкономию этой страны, которую, пока длился сон, некогда было подробно рассматривать, чтобы не упустить визуальный ряд, но которую потом, по нашем с ней пробуждении, можно будет долго прокручивать, анализировать, смаковать.
Я и обстановке партийных съездов посвятил бы простыню. Но о съездах я умолчу, красноречиво предпочтя краткость.
Итак, отгородившись надежным щитом из стран народной демографии от враждебных нашей политике государств, мы не боялись войны и были вполне счастливы.
Верочка была доверчивой девочкой и верила древу познанья всерьез. И она решила спуститься вниз, поглядеть на счастливых в неофициальной обстановке, вдали от трибун. Тем более что торжество на площади уже кончилось, и все разошлись, кто куда.
Иной автор, склонный к эротической теме, стал бы, глотая слюну, подробно описывать, как голая Верочка (она ведь голой спала) выдалбливала в подгнившем яблоке лунки, перебиралась на ветку, спускалась по стволу вниз. Но я просто тряхнул дерево, и яблоко вместе с Верой, с силой, измеряемой, когда надо, в ньютонах, устремилось вниз, расколовшись для Верочкиного удобства вдоль червоточины, так что ей оставалось только выбраться из-под обломков яблока, отряхнуться и куда-нибудь направить стопы.
Немного погуляв по площади и быстро соскучившись, так как площадь была совершенно пуста, Вера повернула на одну из улиц, лучами расходившихся в разные стороны от главной площади этой страны. Тут уже попадались прохожие, но никто из них не удивлялся тому, что Вера гуляла голой. Видимо, в этом городе, колыбели сексуальной революции, у многих тоже было так принято. Ибо демографическое правительство освободило страну от стыда.
Вера подумала, что гуляй она голой по улицам родного города, ее бы давно изнасиловали. Или забрали в милицию. Или сначала то, потом другое. Или наоборот. Здесь же почти никто, даже мужчины, не обращал на нее внимания. Хотя Вера привыкла, что ее считали хорошенькой и приставали на каждом шагу.
Это ее немного огорчило, но она тут же сделала улыбающееся лицо, так как вспомнила, что граждане этой счастливой страны должны иметь счастливый вид, а всякие признаки прискорбия расцениваются отрицательно. За этим постоянно следили сексоты из полиции нравов и ДНД - добродушная народная дружина, набранная непосредственно из народной среды. Всех унылых упрекают в безнравственности и упекают в тюрьму - вот и улыбалась Верочка, чтобы полиции нравов понравиться.
Ее поразило обилие памятников и скульптур. Большинство из них были посвящены теплым, искренним отношениям. Вере уже были знакомы некоторые фигуры этих скульптур, другие же - подсказаны интуицией. - Ромео и Джульетта, Данте и Беатриче, Элоиза и Абеляр, Петрарка и Лаура, князь Петр и Феврония, Поль и Виргиния, Петрушка и Мальвина и даже Каштанка и Джульбарс.
В сквере гоняла на велосипедах ребятня вокруг памятника большому бородатому мужчине. Мужчина одобрительно поглядывал на детвору, ассоциируя велосипед с детской похотью. Чуть дальше виден был Ленин, задумавшийся над тем, 'Что делать?', хотя выбор у него между Надеждой Крупской и Инессой Арманд был невелик.
Всюду стояли биде, струились фонтанчики, ибо чистота в половых отношениях предполагала регулярное мытье.
Однако прохожих чем дальше, тем становилось меньше, а скоро они исчезли совсем. Словно Верочка незаметно для себя пересекла границу рая, миновав пограничный кордон.
Улица словно сменилась с лица. От безлюдья казалось, что стало холодно. Улица текла, словно река, но какая-то безысходная тоскливость подмывала ее кисельные берега. Дома не были серыми, но казались тусклыми, на одно лицо с унынием и тоской. В домах, в отличие от улиц, теплилась какая-то жизнь.
Верочка, любопытствуя, заглянула в один, оказавшийся домом счастливых совокуплений, поднялась по широкой лестнице вверх и даже, кажется, совокупилась, но так безрадостно, так механически, что тут же забыла о том. Рядом был дом счастливого материнства, где сначала с матерями, а потом и без проживали новорожденные граждане этой страны.