При всем том князя отличала решительность.
- Старухин, слышали, господа? Окончательно вознезависел от нас. Из дворян выписался, ведет свое происхождение от денщика. Я б его решительно ликвидировал, - сказал князь.
- Да оно так на самом деле и есть, - сказал Гагарин. - Это уж он позднее, попав в князья, принял благородную родословную.
- А я что говорю, - сказал Утятин. - Старухин держит нос по ветру. Чует народные чаянья.
- Сколько денег в него вбухали. Это ж не счесть, - сказал Утятин.
- Это вы кому объясняете? - спросил князь С., лично вбухавший полтора миллиона.
- Маркизу. Он человек новый, не в курсе еще. Но, несмотря на денежные вливания, способные оплодотворить чрево пустой горы, он для нас так ничего и не сделал. Даже деньги на ремонт Клуба не выделил, ссылаясь на лобби. Хотя мы специально внесли этот пункт в мероприятия по борьбе с проституцией. Пора снимать с него обязанности вместе с полномочиями.
Князь в драповом пальто и с орденом что-то невнятно пробурчал и сплюнул.
- Что ты, княже? - обеспокоился Утятин.
- Да ни хуя, - привычной формулой отозвался князь.
- Князь Молодцов, - шепнул мне на ухо граф. - Тот самый, что нагадил в шляпку графини.
Ах, вот оно что. Вот почему она его игнорирует.
Машины между тем прибывали одна за другой, увеличиваясь в количестве. То и дело подъезжали 'Пежо', паркуясь впритирку. Автобусы несколько поодаль выстраивались в одну линию. Из них выходили, прогуливались, разминали ноги группы молодых людей. Команда боксеров, вооруженных перчатками, втиснулась в один из них.
Длинный лимузин остановился так близко у подъезда, что виконту осталось только рукой шевельнуть, чтобы открыть дверцу и выпустить человека во фраке, который, в сопровождении свиты из светских львиц, поднялся по лестнице мимо нас, всех поприветствовав. Львиц было не менее двадцати всех возрастов и разной степени привлекательности, и я стал гадать, как им удалось в один лимузин втиснуться и не оцарапать друг друга, но тут подошла графиня, тронула меня за плечо.
- Вам, видимо, все-таки скучно, маркиз?
- Кто этот человек во фраке? - спросил я, хотя сам, как только задал вопрос, узнал в человеке из лимузина дирижера Галицкого.
- Это Галицкий, - сказала графиня. - Один из двух наших кандидатов. У них во фраках вся фракция.
- А кто второй?
- Мышатов. Князь. Не путайте с Мышкиным. И не путайтесь с ним. Он вас подведет. А Мышатов, тот ничего, он у нас казначеем был. Не по должности порядочен. Я вам о нем потом расскажу. Мы как раз сейчас определяемся, кого выдвигать из этих двух замечательных людей. А если все же считаете, что вам скучно, пусть шевалье вас куда-нибудь отвезет. Осмотритесь, развлекитесь. Ознакомитесь с конкурентами. С народом там пообщайтесь. Пообещайте ему что-нибудь. У нас народ нараспашку. Хороший народ.
- Чепуха, - сказал князь С., прислушивающийся. - Я дважды ходил в народ и ничего хорошего там не нашел. То беснуется, то безмолвствует, а больше баклуши бьет. Однако съездите, убедитесь и вы. Да и мне ребят отправлять пора, пока народ не надрался.
Он спустился по ступенькам вниз и направился к автобусам, где мальчики, увидев его приближение, перестали слоняться, оборачиваясь к нам лицом.
Я в этом мире простолюдин, в отличие от моих новых друзей. Но в народ мне не очень хотелось. Однако здесь оставаться хотелось еще меньше.
- Спуститесь со своей башни вниз, окунитесь в народны недра, - говорила графиня. - Сыты ли, пьяны ли всласть неимущие? Всё ли еще существуют несчастные? И что за шиш в глубине народной души? А я за Галицкого ваш голос подам.
- Я с вами поеду, - решительно сказал граф Утятин, спускаясь вслед за мной. - Подайте и за меня, графиня. Ведь я наблюдателем нынче. Совсем, было, забыл.
Я пошарил в пустой голове, отыскивая повод, чтобы отвязаться от Утятина, но не нашел. Да черт с ним. Может, он и не настолько глуп, каким кажется.
Прохожих нам попадалось не очень много, не более, чем в будний день. Возможно потому, что основная часть публики была сконцентрирована у предвыборных урн - на площадях, площадках, естественных пустырях, везде, где было лысое место, где тому или иному оратору удалось воздвигнуть трибуну и собрать разинь.
Желающих выступить оказалось много, больше, чем было трибун. Иной взбирался на кузов грузовика или постамент, потеснив памятник, и оттуда заявлял о себе, другой держал речь из окна. Но если этим людям еще можно было как-нибудь обойтись, то народу на всех не хватало, и часто можно было видеть, как перед роскошно убранной, с любовью воздвигнутой трибуной тусовалась толпа из трех-четырех человек.
Ораторы понаходчивей еще с прошлого вечера заняли любимые народом места - возле питейных и продовольственных магазинов, в увеселительных парках, и даже общественный туалет в центре города, получивший название Подземный Толчок, оказался в этом плане местом выгодным. Люди, облегчившись, нет-нет да и останавливались или даже оставались послушать лжеца.
- Ну-с, - сказал Утятин, медленно потирая ладонь о ладонь, словно разминая кисти рук перед спаррингом. - Ну-с? - повторил он, игриво ткнув меня локтем в бок.
Я буркнул что-то, опасаясь без надобности поддерживать с ним разговор, догадываясь, что этот граф, пожилой и поживший, принадлежит к сословию словоохотливых.
- Вот вы спрашиваете, - продолжал граф, хотя ни я, ни Шувалов его ни о чем не спрашивали, а я даже отвернулся к окну, уделяя повышенное внимание окрестностям, - что мы будем делать, как к власти придем? Да мало ли ... Мусоров, конечно, повыгоним, отбились от рук. Рухлядь кое-какую снесем. Да и вообще, разберемся поименно с каждым, отменив на неделю гражданские права. Фонтан, конечно, заткнем. Ну а население защитить - это уж наша прямая обязанность. Кто-то должен это взять на себя. Слишком много желающих запустить руку в народный карман. Все, кому не лень, из него тащат. Милиция - штрафы на свое содержание. Администрация - на озеленение и фонтан, на общак и подавление гласности. Карманные деньги и то трамвайные воры крадут. А мы введем сразу на все единый налог. И у народа это будет единственная его обязанность. А прочие права мы максимально расширим. Буквально всё разрешим.
- И может быть, сделаемся вольным городом, затребовав суверенитет, - внес предложение я.
- Суверенитет - вредное суеверие, - возразил граф. - Суверенитет совершенно нам ни к чему. Мы согласны от государства немного зависеть. Но тогда и они, - он погрозил городу кулаком, - пускай беспрекословно зависят от нас. Простите, как ваше имя? - обратился он к шевалье.
- Вот именно, - отозвался тот.
- Вы в этом месте помедленнее. Или остановитесь совсем. Надо понаблюдать.
Пространство перед магазином с примыкающим к нему пивным ларьком, было запружено народом. Ларек, однако, был запечатан, на крыше его возвышалась трибуна, на которой некий оратор, орудуя каменным топором собственного красноречия, раздувал классовую ненависть у собравшейся перед ним толпы.
Судя по лозунгам, здесь собрались приверженцы партии устарелого марксистского толка, только флаги были почему-то оранжевые - выцвели, видимо. Негнущиеся спины трудящихся закрывали урну для бюллетеней, но все же видно было изредка, как кто-либо подходил и опускал в узкую щель карточку, предварительно продемонстрировав ее народу - белую, с красной полосой. Преобладали могильщики буржуазии с лопатами, а кое-кто сжимал в правой руке приготовленный против буржуя булыжник. Пенсионеры, пенсионерки. Человек с драчевым напильником. Суровый рабочий с гаечным ключом через плечо. Два слесаря: один грязный, другой трезвый. Еще двое, едва державшиеся: один на ногах, другой - на его плече. А так в целом народ выглядел трезвым.