Вернулась графиня, внесла, умудряясь держать, два бокала, бутылку вина и какой-то лохмот.
- Это его старая шляпа, - сказала она. - Была еще одна, новая, я подарила, но он, умирая, ее своим друзьям завещал. Чтобы носили по очереди. (Хорошо, хоть не женщину, подумал я). Ах, - продолжала она, - в этой шляпе мы с ним познакомились.
Шляпа воняла чем-то кислым, как если бы командор, не имея под рукой посуды, пиво из нее хлебал. Она все еще хранила форму его головы.
- Он так любил эту шляпу. Носил ее на себе, - всхлипнула графиня.
Шопен, шипя, подошел к концу, и она поставила его по новой. Я безропотно принял это аудиоудовольствие.
Я ее приобнял, желая лишь успокоить, но она вдруг вскинулась с негодованием:
- Как вам не стыдно в этих стенах!
Ах, негодяй. Он и из своего потустороннего далека дотронуться до нее не давал.
- Ах, простите, - взяла себя в руки графиня. - И не спешите так. Еще немного, и он мне разрешит. Я вам тогда зимние ночи буду дарить.
Меня и ноябрьские устраивали. Они в этих краях тоже достаточно длинны.
- Хотите, я вам организую пока кого-нибудь? Хотите баронессу Борисову? Мне ее приходилось выручать как-то. Она мне должна.
Я промолчал, смущенный ее сущностью.
- Ах, что я сижу, - встрепенулась графиня. - Вы ж меня еще не видели полностью. Открыть вам себя всю?
Я кивнул, хотя и опасался, что этот вопрос станет новым поводом для ее излияний. Но нет. Она открыла дверь спальни и встала у края кровати, обратившись лицом ко мне. И опять я толком помещение не рассмотрел, все внимание вбирала кровать.
- Только давайте так, - сказала графиня, - я - тут, вы - там. И не переступайте порога ни при каких обстоятельствах. Договорились?
Свет в спальне был только тот, что проникал из будуара, но графиню было видно вполне. Шипел Шопен - пластинка была затертая, графиня принимала позы под музыку, а я глаз с не спускал.
Цвета ее одежд были уже менее траурные, но все еще темных тонов. И только исподнейшее из исподних было черно, как ночь. Тело ее было прикрыто довольно основательно, лишь шея оставалась открытой да часть плеч, но предметов одежды было всего три, и, на мой взгляд, не стоило с ними долго возиться. Между тем процесс раздевания затянулся на два ноктюрна, то есть примерно на четверть часа. Странно, но Шопен почти не мешал зрительному восприятию, более того, действовал на меня обволакивающе, сдерживал животный порыв. Я думаю, что, несмотря на запрет, я все-таки бросился бы на нее, если бы не Шопен. Как раз с последним аккордом ноктюрна ?13, до минор, (оп. 48 ?1) она сбросила с себя второе и третье, оставшись, в чем, сами понимаете, манящая, прекрасно-голая, прикрыв Сезам. Но здесь я почтительно умолкаю, дабы наше повествование не превратилось в сладенький эротический сироп, легковесный роман, чуждый мне жанр, к которому вы все время меня склоняете. Ибо это классический триллер, как вы сами убедитесь через пару страниц.
А за сим, отдохните немного, пока я правлю перо.
Глава 25
Время шло, переваливаясь неуклюже, переступая с четного на нечетное. Снились страстные сны.
Графиня после того разоблачения стала со мной фамильярнее, нежнее, ближе, касалась дружески, ласкалась, называла меня 'мой принц'. Поглядывая хитро, мурлыкала 'Эти глаза...'. Опостылела мне эта песня. Я становился капризен, груб, графиня пыталась меня успокоить, намекая, что готовит некий сюрприз.
Приходил какой-то механик, они надолго запирались с графиней в спальне, и если бы не мальчик, его подмастерье, который был постоянно при нем, я бы в приступе ревности наверняка его застрелил. Шум порой оттуда доносился такой, будто в спальне отбойным молотком орудовали, я тут же вообразил себе, что мальчик заперт в шкафу, в то время как графиня, механик ...
Выглядел этот тип лет 65-и человеком положительным, основательным, серьезным, имел очки в пластмассовой черной оправе, носил их на лице, похожем на рябое яблоко, был седоус и постоянно вымазан какой-нибудь смазкой. Ну да Бог с ним. Тем более, что шум действительно отбойным молотком механик производил.
Графиня, что характерно, какой-либо ревности начисто была лишена. Я уже упоминал о ее предложении относительно баронессы Борисовой - она отказалась, но по причинам, не зависящим от нас троих. Но немедленно отыскалась одна знакомая безотказная герцогиня, которая оказалась настолько любезна, что согласилась графиню повыручать.
Я был смущен. Мне еще не приходилось наблюдать герцогинь в их повседневной жизни. В нашем городе их не существовало. Подано мне было так: остзейские предки, дальнее родство с Анхальт-Цербстским гнездом, что косвенно намекало на не менее интересное родство с одной из русских императриц. И все это юридически заверено и документально подтверждено. Это вам не поручиковы выблядки. Да и то причастность современных дворян к генеалогическому древу поручика или хотя бы его денщика не имели под собой никакой достоверности для подавляющего большинства.
Гуманитарная герцогиня прибывала во вторник. Мне было велено к этому времени вымыться и облачиться во фрак. Кассеты с остзейской музыкой, выписанные графиней из того же города, что и герцогиня, обогнали ее на восемь часов.
Мы их немного с графиней послушали, чтобы проникнуться чуждой ментальностью. Что в этой музыке было остзейского, я не понял сперва, пока не увидел саму герцогиню - утром другого дня. Представьте претощий зад, господа, на котором самые тесные джинсы болтались, как простыня на ветру, не создавая натяг. Сухопарость от зада равномерно распространялась как вниз, так и верх, внизу заканчиваясь приличной мужской ступней, вверху же... Грудь, впрочем, была, и это нарушало ожидаемую соразмерность, единство частей и целого, смещало центр тяжести тела, который по мнению многих, есть пупок.
К лицу, излишне удлиненному, к его продолговатым надменным чертам я применил бы слово 'лошадность', если б оно не было затаскано и избито сначала платониками, а потом русскими беллетристами в описаниях германских герцогинь и принцесс. Описания описаниями, а ведь правили же нами эти бабы твердой рукой.
А еще Пастернак, Марбург. Я никак не загорался, я гас на глазах этих двух гурий на букву гэ.
Музыка под стать внешности была жиденькая, как в отношении количества инструментов, так и мелоритмически, слышалось в ней что-то кавалерийское, полковое. Преобладали флейты и барабан. Это вам не оркестр Галицкого (все дипломанты), насчитывающий в иные аншлаги до двух с половиной тысяч бойцов.
Мы посидели, поразглядывали друг друга, выпили ароматного кофе, который субподрядчица привезла с собой. Потом она отправилась восвояси тем же поездом, который как раз успел развернуться и встать на обратный путь.
Самое замечательное, господа, что эта безобразная герцогиня самым решительным образом отказалась от совокупленья со мной. Я бы, впрочем, тоже не менее решительно ей отказал, но, как известно, русский маркиз деликатностью не обделен, и пока я выбирал выражения, она прочла на моем лице все впечатления, и со свойственной почти всем остзейцам прямотой заявила, что вовсе, оказывается, не того маркиза имела в виду, когда отправлялась на случку. Эта курва курляндская, будучи достаточно состоятельной, не стала с нас требовать неустойки, только деньги на обратный билет приняла.
О девушках из простонародья и речи быть не могло. Даже виконт де Лилль, их непосредственный сутенер, ими не пользовался.
Начинался уже декабрь, но зима не спешила. Медлила, тугодумка. Я все писал, писал, писал, редко выглядывая в окно и не всякий день выходя за ворота.
Графиня пыталась меня развлечь: Мусоргским мучила меня, Бахом трахала. Но эта мизантропическая музыка не бодрила меня.