Гелиос - бог солнца - выезжает на своей золотой колеснице рано утром. Так утверждали знатоки жизни богов - древние греки. Может, уже притомились огнедышащие кони, и отправился на покой славный Гелиос? Может, утром появляется аполлон гелиос? Надежды, надежды...
Только сейчас почувствовал, что спина горит, больно прикоснуться. Целый день на пустынном солнце. Это, конечно, не горы, там бы я давно сгорел бы до костей, но все же. И пить сразу захотелось.
Всю ночь бог Гелиос жег костер на моей спине, а я не мог повернуться, чтобы избавиться от пылающего жара и посмотреть, как выглядит бог.
Утром я быстро добрался до знакомой низинки: знакомый путь всегда короче. Солнце еще невысоко, тени от вулканов длинные. Поднимаясь на последнюю гряду, сейчас откроется низинка с парнолистником. Мысленно намечаю план поиска: сначала вдоль, потом...
Нет, не надо ничего потом. Подхожу и сажусь на полынную кочку. Ничего не надо искать. Над низиной в солнечном свете мелькают яркие праздничные бабочки гелиосы, боги Солнца, солнечные аполлоны. Гляжу на них, и чем-то полнится душа. Радостью? Нет, больше! Счастьем? Нет, пожалуй, поменьше. Маленьким счастьицем, но незабываемым.
Разные встречи
На третий или четвертый день я отправился в северо-восточную часть впадины, где, как я знал, ровная стена чинков нарушается огромным оврагом. Этот овраг зарождается в восемнадцати километрах севернее, у кордона Кзыл-Джар, получившего название по имени самого оврага из-за красноватых обрывов, составляющих его стены (Кзыл-Джар означает "Красный обрыв"). Хотя в нижней части оврага обрывы достигают стометровой высоты, они не кажутся высокими. Ширина оврага много больше. По дну течет соленый ручей, но не он виновник его рождения. Вероятно, гигантский разлом породил овраг: по верху обрывов, вдоль всего оврага, тянется земляной вал. За ним - холмистая равнина степной части заповедника, фисташковая саванна. Вдоль ручья и по склонам оврага заросли тамарикса, кандыма, саксаула и разнообразных мелких растений. Вот туда я и отправился. Одежда, как всегда, парадная - плавки и кеды. Я уже прокоптился и цветом кожи стал подобен аравийским аборигенам.
Путь был неблизкий. По дороге я вышел к соленой речке, которую всегда приходилось пересекать по дороге к чинкам. В первый момент, увидев реку и убедившись, что она не просто соленая, а очень соленая, я был поражен. Море - это понятно. Но соленая река. Потом, поразмыслив, решил: а что тут особенного? Есть же минеральные источники. Да, конечно. Но река! Целая река, текущая в небольшом скалистом ущелье. Откуда она берется? И я двинулся вверх, против течения. Вода была прозрачная, густая, текла медленно, без журчания на перекатах. Белая соль припорошила берега, а под водой у самого дна, виднелись причудливые перистые веточки кристаллов. По дну ущелья росли разнообразные солянки, полынь, на склоне все еще цвели желтые тюльпаны. Каждый поворот ущелья открывал новые заводи, нагромождения камней, то красноватых или синеватых, то целые площадки пухлой белой соли. Конца речки не видно, а я уже устал. В ущелье было жарко и даже душно, ветерок сюда не наведывался. Поэтому, увидев очередную глубокую заводь, я решил искупаться. Прямо в парадной одежде, снял только кеды. Вода у берега показалась мне теплой, но когда я сделал следующий шаг в глубину и под ногами захрустели колючие кристаллы, она оказалась горячей, очень горячей. Я лег на воду, стараясь не погружаться слишком глубоко, это мне удавалось без труда - соленая вода держала меня и лишь горячила спину. Вот такой парадокс: горячая вода не поднималась наверх, а держалась внизу. Вероятно, там концентрация соли была больше, и вода нагревалась за счет ее кристаллизации. А сверху струилась менее соленая прохладная вода.
Минут десять отдыха восстановили силы, и я решил выбраться из ущелья, чтобы оглядеться. Наверху гулял ветерок, быстро высушив и плавки и спину, а когда я поднялся на пригорок, открылось мне чудесное видение: два десятка бело-розовых коней застыли метрах в двадцати застигнутые врасплох моим появлением. В следующий миг они сорвались с места и помчались в глубь пустыни. Потом, как по команде, остановились, внимательно глядя на меня, стараясь оценить меру опасности, я же не успел даже пошевелиться. Какие-то воспоминания, память поколений или недавний опыт, тревожили их. А я мысленно уговаривал: "Стойте, не бойтесь, я не причиню вам вреда!" Нет, не поверили, умчались. Розовые кони в желтеющей пустыне на голубом фоне неба. Куланы.
Я шел вдоль речки и, закрыв глаза, старался запомнить это сочетание - голубое и бело-розовое. Как облачка на утренней заре.
А с ущельем что-то происходило. Оно вырождалось, мелело и, наконец, совсем кончилось. Впереди виднелась равнина, прочерченная извилистыми линиями, как следы на песке. Русло реки терялось, и проследить его было невозможно. В некоторых местах блестела вода, в других белела соль. Где-то недалеко были истоки Соленой речки. Я ступил на песок, след, оставляемый мною медленно наполнялся водой. Я решил было идти дальше, где совсем недалеко виднелась какая-то коряга, но остановился и, быть может, вовремя. Приглядевшись, я понял, что не коряга ждала меня впереди, а скелет животного, полузасыпанного песком, пытавшегося вырваться из трясины, но так и оставшегося там. Солнце давно высушило остатки шкуры и отбелило кости. Зыбучие пески? Песок, пропитанный водой, обычный на первый взгляд, засасывающий и поглощающий на самом деле? Мало шансов вырваться попавшему в ловушку. Страшное мертвое пространство. Место казней в стране Ероюландуз. Посланное мне предупреждение, говорило, что я не отношусь к числу приговоренных. Я повернулся и направился к чинкам, где местность явно повышалась. Впереди, в полукилометре, виднелся зеленый склон, который резко выделялся на фоне выгоревшей пустыни.
Я не упоминал о бабочках потому, что ничего нового в этот день не увидел. Все те же белянки, степные желтушки и сатиры летали вокруг, а там, в зеленом оазисе, меня могло ждать что-то новое. Действительно, место было любопытное - кусочек степи с высокими злаками, полынями и другими растениями, как будто нарочно перенесенный из другого места. Бабочек не видно, но пройдя с десяток метров, я чуть не наступил на маленького джейраненка. Он неподвижно лежал в густой траве, лишь черный глаз следил за мной. Не делая никаких попыток спастись бегством, он ждал своей участи, примирившись с судьбой. Говорят, джейранихи оставляют своих детенышей без присмотра и лишь приходят их кормить в положенное время. Сегодня джейраненку повезло, его нашел я. Завтра его может найти волк или гиена. Жалко малыша? Да, жалко, такой беззащитный, такой испуганный. Расти быстроногим и осторожным. Но почему я жалею его? Почему я не жалею волка или гиену? Если они не найдут джейраненка, то их дети останутся голодными или даже умрут от голода. Не жалко? Опять я со своей человеческой моралью лезу в дела свободных народов Ероюландуза. Природа создала джейрана и гиену, значит они равны в своих правах! Природа создала также определенное число джейранов для прокорма волчат. Значит, так надо. Не будем мешать Природе, у нее свои цели, своя мораль и планы. Постараемся ее понять.
Местность стала подниматься все круче, появились обломки скал, цветущие даремы, прошлогодние кусты колючих кузиний. Впереди открылось устье оврага.
Проходя вдоль нагромождения камней, я вдруг увидел, как огромная черная змея пытается скрыться среди камней. Среагировал я быстро и прижал палкой хвост ускользавшей змеи. Мгновенно она вывернулась из камней, и я отбросил ее концом палки подальше. Описав в воздухе весьма сложную фигуру, змея плюхнулась на землю и заскользила к камням. Я бросился наперерез. Она остановилась, свилась клубок и вдруг подняла вверх, больше чем на полметра, голову. Шея стала раздуваться, расширятся, красный язычок мелькал, как струйка огня. Это была благородная кобра. Я давно мечтал сфотографировать кобру, и вот, кажется, судьба дает мне шанс. Пытаюсь поймать в фокус, но змея вдруг падает на землю и устремляется к убежищу. Я едва успеваю поддеть ее и отбросить обратно. Она вновь принимает свою классическую позу, она мне не угрожает, она просит оставить ее в покое. Я прямо слышу: "Да, я кобра. Что тебе нужно, иди своей дорогой". И опять я не успеваю сделать снимок. И в третий раз я преграждаю ей дорогу. Поднявшись на краткий миг, продемонстрировав мне свой капюшон (весь ее вид выражал недоумение: "Неужели не видишь. Я же кобра!"), она устремилась прочь от меня вниз, к видневшемуся там обрыву.