Сервер сердито засопел, а Билял Гиреевич продолжал уже вполголоса:
—Конечно, было больно. И голове, братцы мои, а больше — душе. Душе... Потому что все они, не исключая невесты, бросились оттаскивать меня от стенки, чтобы проверить — не сильно ли я ее поранил головой.
Папа захохотал:
—Стенку, говоришь, поранил? Великолепно! А что же ты?
—Ясно что,— развел руками рассказчик.— Пока они стенку свою драгоценную жалели да охали по поводу ее увечий,— унес я ноги подобру-поздорову. Наверное, уже без меня они мебель зеленкой обработали, забинтовали а, в придачу, еще и укол от столбняка сообразили. В мягкое место.
—Вряд ли! — усмехнулся Алишер. — Это ведь была стенка, а не венский стул. Куда ее, бедняжку, колоть-то?..
Трудно было понять, к чему клонит Билял Гиреевич этой своей историей про мебель, которой, если его послушать — так впору было чуть ли не скорую помощь вызывать и шкафы в травматологию везти... У взрослых вообще мало что поймешь... Хорошо, что размышлять по этому поводу было некогда. А тут еще и орава пацанов прибежала. Их привел — не обманул ведь! — тот самый мальчишка.
—А вот и мы!— воскликнул он.— Чего носить?..
Когда машина вынырнула из ущелья и тотчас же исчезла, мальчишка, собравший на хашар-подмогу всю горластую ораву грузчиков, тронул меня за плечо:
—Давай знакомиться... Самохвалов. Борис Самохвалов.
—Балтабаев,— отозвался я.— Володя.
—А ты в каком классе?
—В восьмом.
Борис просиял:
—Слушай, а давай к нам!
—К кому?— не понял я.
—К нам, говорю. В восьмой «в».
—А почему к вам?
—Да ты что! И не раздумывай!— напирал Самохвалов.— Мы ведь с тобой совсем соседи. Вон мой балкон, тоже на первом этаже. Знаешь, как удобно, когда в одном классе, и живешь рядом.
Я пожал плечами. Наверное, мне трудно было понять логику Самохвалова потому, что в Катта-Караване все ребята из нашего класса жили в общем-то рядом, да и школа была только одна. Впрочем, я вовсе ничего не имел против того, чтобы учиться с Борей в одном классе. Да и насчет удобств, которые дарит одноклассникам соседство, наверное, он был прав. Ему, собственно, виднее. Профессиональный горожанин!
Но тут я спохватился.
—Велосипед возьми,— сказал я.— Катайся, сколько влезет, если не боишься на льду шмякнуться. Это ведь тебе велосипед, а не мотосани. Бери!..
Как говорит Акрам — «Океану износа нет, его всем хватит». Еще он говорит — «На воде царапину и ледокол не оставит».
Вечером того же дня Борька Самохвалов, с которым мы уже успели порядком сдружиться, таинственно спросил:
—Ты про сообщающиеся сосуды знаешь?
—Это в которых всегда один уровень жидкости?— заскучал я.
—Знаешь!— возликовал Борька.— Ну так слушай. В вашей квартире еще до вас жильцы сделали подвал под балконом. Такой же и у нас. Нас там сейчас только земляная перегородка разделяет, я проверял.
—Ну и что же?— спросил я.— Предлагаешь заменить земляную на золотую? Извини, золотишка не имеется.
—Вот чудак! — хохотал Борька.— Неужели не понял? Я предлагаю убрать ее!
—Совсем?
—Нет, конечно. Лучше сделать так, чтобы родители ничего не заметили. Пророем маленький лазик и прикроем чем-нибудь — фанеркой хотя бы. Вот и получатся у нас сообщающиеся подвалы. Совсем как по физике. Понял теперь?
—Лихо!— похвалил я.— Но только скажи: ты это сам придумал? Про подвалы эти...
—А то кто же!— обиженно протянул он.— Как показал нам на уроке Николай Алексеич свои сообщающиеся пробирки, так я сразу и придумал подвалы сообщить.
—Николай Алексеич?
—Ну да. Это наш физик. Знаешь, как у него интересно!
И тут Самохвалов вдруг захохотал.
—Интересно и... и...— и его душил смех.— И вкусно...
—Вкусно?— переспросил я, уже не сомневаясь, что он меня попросту дурачит. Виданное ли дело — чтобы на уроке физики было вкусно? Это ведь не домоводство все-таки, а физика.
—Вкусно. Именно вкусно!— подтвердил Борька.— Сам убедишься. Он в конце урока яичницу жарит.
—Для всех?— переспросил я.— Это с какой-такой радости? Или, может, у вас за хороший ответ на физике вместо пятерок награждают яичницей?.. Догадываюсь...— усмехнулся я.— Наверное, на английском вы лакомитесь отбивной, на узбекском — шашлыком, а на труде печете в золе картошку. Угадал?
Поняв, что я над ним потешаюсь и ни слову его не верю, Самохвалов надул губы и отвернулся. Пришлось идти на попятный. Ладно уж, яичница так яичница. Разберемся еще, что к чему. И я предложил:
—Айда, что ли, в подвал? Поглядим, что там.
Самохвалов тотчас же повеселел. Тень обиды спрыгнула с его лица, как кот с остывшей печи.
—Только давай лучше ко мне пойдем,— предложил он,— Мы ведь уже договорились, что будем все держать в тайне.
—А у тебя сейчас никого нет дома?
—Не-а! Мама в театре, она у меня актриса. В ТЮЗе играет. Знаешь, как здорово! Я тебя бесплатно проведу. Хочешь?
—ТЮЗ — это хорошо,— согласился я, и мы поспешили к Самохвалову. Выйти на балкон, открыть люк и спуститься по лесенке вниз — все это было делом одной минуты. Борька щелкнул выключателем, и лампочка осветила бетонные стены огромного подвала, который занимал все пространство под балконом.
—Идем сюда!— заторопил меня Борька, и мы приблизились к земляной перемычке.
—Давай сюда лопату!— сказал я.— Тут дел минут на десять. Сейчас увидишь, как это делается.
—Не спеши!— успокоил меня Борька.— Не сейчас. Пускай сначала твои родители вещи в подвале расставят и успокоятся. Тогда все и сделаем. А так — сразу ведь заметят... Надо нам сперва их бдительность усыпить...
Самохвалов был прав. Да и идея его — сделать подвалы сообщающимися — мне начинала нравиться уже всерьез.
—Только — чур, не забывать закрывать в доме краны и не затапливать подвал,— с заговорщицкой улыбкой предупредил я.— Не то у нас и впрямь получится совсем по физике...
Оставалась самая малость — подождать, когда всхрапнет бдительность моих родителей.
Как говорит Акрам: «Капитан шторму дорогу уступает не потому, что воспитанный, а потому, что умный».
Ясно, что, согласившись разделить с Самохваловым тайну сообщающихся подвалов, я связал себя необходимостью проситься в его восьмой «в». Наутро мы с мамой стояли у двери с табличкой:
Уговаривать Леопарда Самсоновича и вовсе не пришлось.
—Не возражаю,— сразу же сказал он.— У них контингент неполный. Давайте определять парня в «в», раз у него там друг учится.
Узнав, что мама — учительница, Леопард Самсонович предложил ей работать у себя, и она, конечно же, сразу согласилась.
—Вот и хорошо! — обрадовался директор и добавил еще что-то, повторив несколько раз мудреное слово «контингент».
В коридоре меня ждал Борька Самохвалов. Узнав, что все в порядке, он просиял.
Мы выскользнули в школьный двор, где сейчас вовсю клокотала перемена.
Легкий морозец, сковавший за ночь лужу у крана, превратил ее в великолепный каток, и ликующая малышня неугомонно полировала его ботинками, полами пальто, а кто и носом. У водосточной трубы, из которой торчали длинные клыки льда, сгрудились первоклассники. Они нещадно колошматили по толстой застывшей лаве из трубы, думая выбить ледяную начинку. Бедная труба, цепко душа пленницу в своих жестяных объятиях, скрипела, скрежетала — словом, грозила в конце концов отвалиться целиком — во весь свой трехэтажный рост. Я схватил за руку наиболее рьяного перваша, который бил по трубе ногой с особо великой ненавистью и умением — с разбегом, с грозным и визгливым воплем «Яр-р-х!». Он явно демонстрировал дружкам свое мастерство в приемах каратэ.