Но Борька был неумолим:
—Не буду про базар писать. Не встречал я его там с редиской. Зачем врать-то?
—Да погоди ты... Если ты не веришь, тебе сам Олег Васильевич объяснит. Это называется художественный вымысел. Понял?
—А зачем он мне?— упорствовал Борька.— Зачем?!
—А чтоб интересно было. Он же сам не лопает всю свою редиску. Значит — продает. Где? На базаре! Ты на базаре бываешь... Бываешь ведь? Ну вот... Значит, вполне мог его там встретить. Мог ведь, спрашиваю?
—Мог... Мог...— пробурчал Самохвалов.
—То-то же!— обрадовался Марат.— Теперь давай думать дальше... Значит так!— Марат раскраснелся, глаза его заблестели. Похоже, весь он был сейчас во власти этой таинственной работы над словом. А может, еще над чем-нибудь, нам — неучам — пока неведомым. Старейший юнкор учил нас тайне изготовления вкусной заметки. Мы с Борькой стояли сейчас у его стола, как у плиты кулинара, и терпеливо изучали сложный рецепт...
—Рассуждаем дальше!— продолжил Марат.— Учитесь, пока я жив... Встретившись с дядей Сидором на базаре, ты интересуешься у него, почем пучок. Он отвечает. И тут ты его спрашиваешь так: «А если купить все разом — сколько это будет стоить?» Он посчитает, сколько у него с собой пучков, помножит и снова ответит. Вот тут-то ты ему и всадишь прямо под дых главный, убойный вопрос.
—Какой еще — убойный?— не выдержал Самохвалов, явно увлекаясь своей мнимой встречей на базаре с дядей Сидором Щипахиным.
Глаза Марата излучали ликование. Он весь светился изнутри и, похоже, мог бы в эти высоковольтные минуты даже давать ток.
—Тут и задаешь главный вопрос. Ты скажешь ему так: «Вы, дядя Сидор, меня не поняли. Я хочу знать, сколько вы просите за грядки, за колючую проволоку — за все!»
—И что же он мне ответит?— Самохвалов ошалело уставился на Марата.
—Давай подумаем!— Марат воздел указательный палец и замер — будто караулил тетерева на току. Тетеревом была сейчас мысль. Идея! Не знаю, как там у Марата с Борькой, но лично у меня сейчас мысль и не думала токовать. Но Марат был опытным охотником. Ясно — старейший юнкор!.. Скоро он тряхнул пальцем и вновь взял мысль на мушку.
—Знаю, что скажет ваш дядя Сидор. Он скажет — не продается!
Я невольно усмехнулся. Стоило ли над этим так напрягаться. Вон, он и стекло, помнится, мне продать не хотел. Марат, между тем, подводил итог своим рассуждениям:
—Ясно вам: он скажет, что его огород не продается!
—Ну а дальше?— торопил Борька.— Что дальше?
—Все! Ставим точку.
—Точку.
—Твою точку. А после этой твоей заметки идем к начальнику вашего жэка, рассказываем ему твой сон и просим прокомментировать — почему огород не продается.
Бедный Борька растерянно захлопал глазами и выдавил:
—К-какой сон?
Марат захохотал:
—А ты разве ничего не понял? Это же все тебе приснилось, и проснешься ты только в последней строке фельетона. Сон — это, братцы-кролики, самый лучший ход. Во сне даже у вашей колючей проволоки интервью можно брать.
—А в жэк он тоже во сне пойдет?— полюбопытствовал я.
—Нет, в жэк — наяву. Все должно быть солидно.
—Хороша солидность!— хмыкнул я.— Наврал с три короба.— Сон какой-то сочинил, да еще в жэк свой сон норовишь отволочь. Да тебя оттуда живо выставят с такими враками. Ты прямо как барон Мюнхгаузен или капитан Врунгель.
Марат обиженно насупился:
—Сам ты Врунгель! А не хотите учиться — пишите сами. Погляжу, кто вас читать станет. Вы поймите: это же называется — форма! Факт еще подать надо читателю. Чтобы ему вкусно было.
—Вот и подавай сам!— отрубил Борька.— Понятно теперь, что в твоем рейде происходит,— и он кивнул на листки перед Маратом:— За пятерых, небось храпишь, кошмары свои описывая?..
Я подхватил:
—...Про то, как вы брали интервью у замков от гаражей, а потом за вами гнались домкраты, чтобы поднять...
—На смех!— торопливо подсказал Самохвалов.
Из-за машинки вылетел Олег Сиропов. Схватив длинный и круглый пластмассовый патрончик, он отвинтил крышку, вставил в патрончик свернутые в трубочку листки, завернул крышечку и поднес патрончик к изогнутой трубе, уходившей прямо в стену,— точь-в-точь как старик Хоттабыч. Он нажал какую-то кнопочку, щелкнул тумблером, и тут труба загудела, затряслась, шумно вздохнула и проглотила патрончик. Мы переглянулись. Что за пылесос такой?
—Пневмопочта,— объяснил Сиропов.— Прямо в типографию доставит материал.
—А там?— спросил я.
—Наберут и поставят в номер... Где ваша заметка? Показали ее Маратику?
—Сдалась мне их заметка!— пробурчал Марат.— Я думал, они... А они...
—Поссорились, что ли?— удивился Сиропов.— Это когда же вы успели?
—Пока вы про пожар печатали,— сказал Самохвалов.— А что за девчонка?
—Какая-то Замира Артыкова.
—Ну!— воскликнул я.— Не из Катта-Каравана случайно?
Сиропов удивился:
—Ты ее знаешь?
—Еще бы! Мы вместе учились, а потом я сюда переехал.
—Где ты раньше был?— расстроился Сиропов,— Мог бы мне о ней рассказать подробнее. Я ведь целый час мучился, пока про нее сочинил.
—А вы сами на этом пожаре не были?— спросил Борька.
—Что ты!.. Подхожу утром к кабинету — из коридора слышу, как заливается телефон. Начальник пожарной охраны поселка звонит. Вот и говорит: обязательно напишите, чтобы все ребята знали — девчонка Замира Артыкова вывела корову из горящего сарая.
— Нет у нее никакой коровы,— сказал я. — Точно знаю. Они на четвертом этаже живут. Попугайчик, знаю, есть. А коровы нет.
—Не своя это корова. Бабки какой-то. Шефствует она над ней...
—По-нятно!—потрясенно выдавил я.— Ханифы-апы корова. Ее Кисой зовут!
—Ну, вот!— усмехнулся Сиропов.— Ты оказывается, и с коровкой знаком. Как, говоришь, ее звать?
—Киса. Мы помогали Ханифе-апе пасти ее.
Сиропов схватил телефон и скоро уже кричал кому-то:
—Дежурненькая! Ты проследи там... В досыле везде надо поменять Зорьку на Кису. Уточнение поступило.
—Погодите!— испугался я.— Не надо менять. Может, Ханифа-апа еще одну корову купила?
—Не купила!— улыбнулся Сиропов.— Это я ее Зорькой назвал. Должен же я был как-то назвать корову. Чтобы теплее было...
—А почему — Зорькой?— не понял я.
—Вот чудак! Как же я мог назвать ее Кисой, если начальник пожарной охраны даже не знал, как звать спасенную корову? Думаешь, я его не спрашивал? Такие детальки очень оживляют материал. Это Маратик знает. Но ничего, вы тоже разберетесь что к чему.— И он выдохнул:
—Учитесь, пока я жив!
И поскольку эту фразу мы раньше услышали от Маратика, сейчас можно было подумать, что это не Маратик, а именно сам Олег Сиропов является любимым учеником собственного юнкора...
—У нее какой разряд?— спросил Сиропов.
—В смысле — по спорту?— уточнил я.
—По нему, родимому!
—Она в музыкалке учится, на скрипке.
—А по спорту?— не отставал Сиропов.
—Я же говорю — нет у нее никакого разряда. Я точно знаю.
Олег Сиропов помрачнел. Вздохнул:
—Как же она тогда огня не побоялась, сбила замок и корову вывела?
Я пожал плечами. От Замиры я и сам подобной прыти не ожидал. Но ведь спасла Кису! Не станет же шутить но телефону сам начальник пожарной охраны.
—А разве... Разве она у вас... В заметке... Спортсменка?— смущенно выговорил я.
—Ну, не то чтобы очень...— уклончиво ответил Сиропов.— Так, упомянул, что совершить этот подвиг ей помогли усиленные занятия спортом. А что? Любая заметка должна учить ребят уму-разуму. Вот и я обобщил тему, так сказать округлил, подвел солидную базу. А разве ты не считаешь, что спортом надо заниматься серьезно?— Сиропов буравил меня сердитым взглядом,
—Почему же...— растерянно выдавил я.— Считаю, конечно. Но ведь Замирка...
—Да что ты заладил про свою Замирку!— Олег Сиропов начинал терять терпение от моей бестолковости.— Если даже эта твоя Замирка не занимается спортом — пусть прочтет про себя завтра заметку и устыдится. Тогда, может, и возьмется за ум, а не только за скрипку. Гимнастикой займется, или, может, парашютным спортом... Кто ее знает...— Сиропов усмехнулся:— Если хочешь знать, юнкор Игрек, мало уметь совершать подвиги — надо еще быть достойным собственного подвига. Понял? Вот мы и подскажем ей — ненавязчиво так, намеком — что надобно развиваться гармонично.