Когда они вернулись с двумя охапками дров, то не нашли у костра ни Фасольку, ни коней, ни записей Жёлудя.
— Нас ограбили! — испугался Горошек.
— Вижу! — рассердился Жёлудь.
— И Фасольку похитили, — застонал приятель.
— На небо не улетела, пойдём по следу и найдём — нечего плакать! — одёрнул Жёлудь Бегунка.
Как только рассвело, друзья пустились в погоню. Следы свернули в густой лес и привели к огромной пещере у подножия горы. В пещере пылал костёр и кто-то громко хохотал. Подкравшись поближе, следопыты увидели странное существо в колючем, как ежовая шкура, плаще, накинутом на плечи, и в нахлобученной на бритую макушку такой же колючей шапке. Заткнув за пояс пару пистолетов, оно что-то говорило Фасольке и, держась за живот, хохотало во всю глотку. От этого смеха даже камни с грохотом катились под гору.
— Ты говоришь, что эти хлюпики освободят тебя? Го-го-го! Да я их обоих одним пальцем левой руки с горы скину. Хочешь, я тебе расскажу, что делают сейчас эти два молокососа? Один бежит маме жаловаться, да так, что пятки сверкают, а другой догоняет его, ого-го-го!
— Если ты и впрямь такой силач, так зачем же связал бедную путницу?
— Я бы развязал тебя, только дай честное слово, что не будешь царапаться.
Фасолька ничего не ответила.
— Я рассчитывал на большую добычу, а что мне эти жалкие клячи и тетрадки на растопку?! Путешественники! И кастрюли-то хорошей не завели, чтобы кашу варить.
— Мы бежим из неволи, — ответила Фасолька.
— Таким нищим не стоило и бежать оттуда.
— Лучше уж быть нищим, чем вором. Тетрадки у путников украл.
— Ну-ну, я вижу, тебе жить надоело!
— Жаль, что у нас нет ружей, — прошептал Горох. — Ведь это Каштан-разбойник!
Вдруг разбойник замолчал на полуслове, прислушался, схватился за пистолеты и загремел, сотрясая горы:
— Эй, кто мешает мне отдыхать! Ну-ка вылазьте, а не то сейчас свинцом затылки запаяю!
Жёлудь не испугался угрозы. С ним были два верных друга, а Каштан — один.
— Отпусти нашу подругу и верни мои записи, — сказал он смело.
— О несчастный писака! Вот хорошо, что ты сам ко мне приплёлся. Я уж было собрался искать тебя. Садись на камень да пиши своим родственникам письмо: пусть они за тебя шлют выкуп! — И он приставил оба пистолета к груди Жёлудя.
Однако Жёлудю было не до письма. Обернувшись, он увидел, что Горошка нет, и подумал, что тот не решился подойти к разбойнику и спрятался где-то за камнями.
— А где же твой дружок, этот кругляш вихрастый? — словно угадал его мысли Каштан.
— Убежал, — коротко ответил Жёлудь.
— О-го-го! А что я говорил? Ну, довольно: садись и пиши! А твоя подружка пусть возьмёт лучинку и посветит.
— Не буду писать!
— Тогда я тебя скину в пропасть.
— Делай что хочешь, а писать я всё равно не буду.
— Напишешь как миленький. — Каштан схватил его и поставил на край пропасти, а сам, прищурив один глаз, навёл пистолет. — Ну?
— Ты герой, когда перед тобою безоружный. Посмотрел бы я, что бы ты запел, будь у меня в руках хотя бы дубина. Трус! Негодяй! Жадюга!
— Все вы со страху так орёте, ого-го-го! — захохотал Каштан, — Последний раз спрашиваю: будешь писать?
— Горох! — крикнул Жёлудь не своим голосом и кинулся на Каштана, но… было поздно.
Спрятавшись за скалой, Горошек следил за каждым движением разбойника. А когда Каштан хотел нажать курок пистолета, он прыгнул прямо ему на шею и увлёк за собой в пропасть. Падая, он крикнул:
— За вас, друзья!
"…а…а!.." — повторили горы и скалы, а затем стало тихо-тихо, как в воскресное утро.
Жёлудь развязал Фасольке руки и сел рядом, но долго ещё не мог выговорить ни слова. Всё произошло так быстро и неожиданно, что друзья не могли опомниться. Они молча спустились в ущелье, пробитое горной речкой, разыскали останки Гороха и похоронили, сложив из камней высокое надгробье. Немного подумав, Жёлудь нетвёрдой рукой вывел надпись:
Им так не хотелось уходить с этого места, ноги будто приросли к земле…
Пока они стояли в скорбном молчании, над скалами показался Ворон, который прилетел их искать. Сделав несколько кругов, он спустился, почистил клюв о камень и хотел было отругать Жёлудя, но передумал. Чем могли помочь теперь даже самые умные речи?
И сын Дуба вернулся домой.
Вечером, когда Лягушка стала снова звать свою Куотре, когда Голубь, присев, начал хвалить посев, а Скворец затянул песню в честь гостя, Жёлудю стало необычайно грустно: надо сделать что-то очень благородное, хорошее. Для всех, для всех! Чтобы жить на опушке леса было славно и весело.