— Причина проста. Посвященные — правящий класс в этой окаменевшей цивилизации. Любая перемена ослабит их, даже если и пойдет на пользу другим кастам. Помимо эгоистических интересов ими движет прирожденный консерватизм. Мартин говорит, что теократическое правление всегда им отличается. Посвященные достаточно сообразительны, чтобы понять: мы, пришельцы, — угроза для них. Наши мысли, наши товары нарушат шаткое равновесие в обществе. Так что Посвященные сделают все, что могут, лишь бы отвадить других космических путешественников.
— А разве нельзя припугнуть их возмездием? Сказать им, что военный корабль разнесет все здесь в клочья, если только они дадут нам умереть?
— Боюсь, участники первой экспедиции слишком много рассказали им об истинном положении дел. Правда, Мартин собирался сегодня попробовать сблефовать. Не знаю точно, что он задумал. Но ему удалось… ну, более или менее подружиться с некоторыми молодыми жрецами с тех пор, как ты уехал. Он тебе не рассказывал, как он читает им лекции? Так что не вешай пока нос, мучачо.
Дэвид вспыхнул.
— Я и не вешаю, — отрезал он. — Ты тоже не вешай.
Паскуаль засмеялся, что совсем испортило дело. Фолкейн выключил рацию.
Гнев скоро уступил место чувству одиночества. Совсем по-другому Фолкейн чувствовал себя, когда ехал в Гилригорский замок. Тогда он был полон надежд, и поездка верхом на купленных за золото у богатого жителя Эски фастигах по восхитительно экзотической местности была именно тем захватывающим дух приключением, которые и положены космическому торговцу. Но Рибо разбил надежды, и теперь окрестности выглядели просто унылыми и зловещими. В уме Фолкейна прокручивались все новые и новые планы, один фантастичнее другого: перезарядить аккумуляторы вручную, перевезти атомный генератор на воздушном шаре, вооружиться так, чтобы противостоять миллиону воинов… Каждый раз, как он отвергал очередную схему, перед его внутренним взором вставали замок его отца и лицо матери, глаза начинало щипать, и Дэвид отчаянно хватался за новую идею.
Должен же существовать способ передвигать тяжести без помощи колеса? Ради чего, спрашивается, он учился в школе: физика, химия, биология, математика, социотехника… будь оно все проклято, вот он здесь, дитя цивилизации, постигшей расщепление атомного ядра и межзвездные путешествия, — и может погибнуть из-за какого-то дурацкого табу! Но это же невозможно. Он же Дэвид Фолкейн, и перед ним еще вся жизнь. Смерть просто не имеет отношения к Дэвиду Фолкейну.
Красное солнце медленно ползло по небу: период обращения Айвенго — около шестидесяти часов. Когда по местному времени наступил полдень, Фолкейн сделал привал, чтобы подкрепиться и немного поспать, и еще один — незадолго до заката. Пейзаж стал совсем унылым: кругом не было ничего, кроме холмов и оврагов с бегущими по ним говорливыми ручьями, лугов с редкими купами деревьев — нигде ни следа жилья.
Проснувшись после нескольких часов беспокойного сна, Фолкейн вылез из спального мешка, раздул огонь и вскрыл пакет с едой. Едкий дым костра щипал глаза. Чтобы устранить последствия даже столь малого контакта с местной органикой, которую миллионолетняя, не похожая на земную эволюция сделала смертельно ядовитой для человека, приходилось принимать антиаллергены. Пить местную воду было все-таки можно. Но ничто не спасло бы того, кто вздумал бы попробовать здешнюю еду. Съев несколько драгоценных галет из своего запаса, Дэвид оседлал фастигу. Он все никак не мог согреться и, держа в руке повод, снова присел к огню.
Дэвид поднял глаза к небу. Там, более чем в четырехстах световых годах отсюда, были Земля и Гермес.
На востоке над склонами гор поднимался неровный бронзовый диск второй луны. Ночью дорогу было бы видно и без помощи этого светила: небо было усеяно сверкающими звездами, девять огромных Сестер так сияли сквозь дымку, что в их свете предметы отбрасывали тени; их меньшие собратья по звездному скоплению и более удаленные солнца блестели, как кристаллы льда. Серый сумеречный свет лежал на всем вокруг. Далеко на западе снег на вершинах гор Касун казался фосфоресцирующим.
Трудно поверить, что в этой красоте может таиться опасность. Однако, хотя и редко, такие ситуации возникают: когда межзвездный корабль попадает в район, где концентрация материи больше обычной, существует малая, но вполне определенная вероятность того, что один из его прыжков через гиперпространство приведет его в точку, уже занятую каким-либо космическим телом. Если различия в скоростях окажутся велики, любой камешек может причинить большой ущерб. Если к тому же он врежется в атомный генератор… как раз это и случилось с «Что за веселье».
«Можно считать, что мне еще повезло, — подумал Фолкейн с невольной дрожью. — Камешек ведь мог попасть и точно в меня». Правда, у остальных в этом случае не возникло бы особых проблем — только заделать пробоину в корпусе. Но такая возможность не показалась Фолкейну предпочтительной.
Можно только восхищаться тем, как капитан Мукерджи вытащил их из этой переделки. Использовав все имеющиеся на борту аккумуляторы, он заставил двигатели работать достаточно долго, чтобы добраться до Айвенго. Посадка на последних крохах энергии, с помощью интуиции, Бога и аэродинамики, была чудом мастерства. Естественно, они постарались оказаться поближе к Эске, столице, а не к Гилригору. Не полагалось пренебрегать местными правителями — они могли обидеться и начать чинить препятствия. Кто мог знать, что препятствия как раз там их и ожидали?
И теперь корабль прикован к поверхности планеты, не имея энергии для того, чтобы привести в действие свой антиграв. Аккумуляторы на аварийной станции слишком маломощны для этого, да, кроме того, они нужны для работы ремонтных механизмов. Запасной атомный генератор нельзя запустить, пока он не установлен на звездолете, — он работает только по командам корабельного компьютера. А между ремонтной станцией и кораблем — сотни непреодолимых без колес километров…
В кустах что-то зашевелилось. Одна из фастиг заржала. Сердце Фолкейна подпрыгнуло, застряло где-то в горле и чуть не задушило его. Дэвид вскочил, хватаясь за бластер.
В отбрасываемый костром круг света вошел местный житель. Мех на его спине распушился, спасая от ночного холода, из-под челюстей шел пар от дыхания. Фолкейн заметил, что пришелец вооружен мечом, а на его нагруднике — о святой Патрик! — выгравирован круг. Отблески костра зажигали в огромных глазах айвенгца красные огоньки.
— Что тебе нужно? — прохрипел Фолкейн и тут же обругал себя — безоружные руки пришельца были протянуты к нему в традиционном жесте миролюбия.
— Да пошлет тебе Бог добрый вечер, — ответил глубокий голос. — Я увидел твой лагерь издалека. Не ожидал найти здесь чужестранца.
— К-как и я — стража храма.
— Мы заходим далеко по воле Посвященных. Я — благородный Ведоло, отпрыск Парио.
— Я… Я — Дэвид… э-э… Дэвид, отпрыск Фолкейна.
— Ты был у Стража Границы, не так ли?
— Да. Как будто ты не знаешь! — рявкнул Фолкейн. «Эй, помягче, — одернул он себя, — может, еще есть надежда уговорить Посвященных дать нам специальную лицензию на применение колес». — Не присядешь ли ты к огню?
Ведоло опустился на корточки, обвив ноги хвостом. Хотя теперь они оба сидели, айвенгец возвышался над Дэвидом, его грива на фоне Млечного Пути казалась покрытой лесом горой.
— Да, — согласился он, — все в Эске знают — ты отправился сюда, чтобы проверить сохранность того, что твои соплеменники оставили в этом закрытом здании. Надеюсь, все в целости?
Фолкейн кивнул. Как мог бы представитель раннежелезного века проникнуть в склад с инерционным замком Накамуры…
— Страж Границы Рибо был очень любезен.
— Это неудивительно, судя по тому, что нам о нем известно. Как я понимаю, тебе нужно доставить некоторые запасные части со склада для ремонта твоего корабля. Поможет ли тебе Рибо перевезти их в Эску?
— Он бы помог, будь это возможно. Но самый главный механизм, который нам нужен, слишком тяжел для имеющегося в распоряжении Рибо транспорта.
— Мои господа — Посвященные — так и предположили, — отозвался Ведоло. — Они попросили показать им корабль, и поврежденное устройство действительно выглядит очень большим.