– Ты уверена, что это получится? Уверена, что если я позволю это вторжение, это нарушение наших границ, то человеческая наука раскроет это преступление?
Я облизнула губы.
– Я уверена, что, если там есть, что находить, они это найдут.
– Если, – повторила она эхом и снова забегала по комнате, только уже помедленней. – «Если» – значит, что ты не уверена. «Если» – значит, дорогая племянница, что нам все это придется вынести, и все же убийца будет гулять на свободе. Если мы пустим полицейских, а они ничего не смогут узнать о смерти репортера, это уничтожит нашу добрую репутацию, которую я так старательно создавала в последние два десятка лет.
– Я думаю, они смогут что-то узнать, но даже если нет – на прессу произведет впечатление наша готовность впустить полицию в холмы фейри. Так никто еще не делал, даже при сияющем дворе.
Она глянула на меня через плечо, но шла при этом к Баринтусу. Медленно. Он и правда стоял на коленях у ее кровати на черном меховом коврике.
– Так, думаешь, мы обскачем в мнении прессы Тараниса с его сияющим народцем?
– Я думаю, это покажет, что мы никому не хотим вреда и что мы, неблагие, не поощряем преступлений, в противоположность тому, что о нас говорили веками.
Она уже стояла напротив Баринтуса, но обращалась по-прежнему ко мне.
– Ты и правда веришь, что журналисты простят нам смерть своего собрата только за то, что мы вызовем полицию?
– За шанс изложить всю эту историю кое-кто из них сам прирезал бы собственного фотографа на алтаре с соответствующими молитвами и песнопениями.
– Умно, Мередит, очень умно. – Тут она обратила внимание на Баринтуса. Она погладила его по щеке жестом любовницы, хотя я знала, что она никогда не спала с ним. – Почему ты никогда не пытался сделать королем моего сына?
Неожиданный вопрос, если только до нашего прихода Баринтус с королевой не вели совсем другую беседу.
– Ты не хочешь, чтобы я ответил, королева Андаис, – сказал он со вздохом.
– Хочу, – сказала она, поглаживая его по щеке, – хочу.
– Тебе не понравится ответ.
– Мне в последнее время многое не нравится. Ответь мне, Делатель Королей. Я знаю, что если б мой брат Эссус того пожелал, ты бы помог ему меня убить и усадил его на трон. Но он не хотел убивать собственную сестру. Не хотел брать такой грех на душу. Но ты уверен, что он был бы лучшим правителем, чем я, так ведь?
Опасный вопрос. Баринтус повторил:
– Ты не хочешь знать правду, моя королева.
– Я ее знаю. Я знала ее столетия назад, но чего я не знаю – это почему ты ни разу не взглянул на Кела. Он подкатывался к тебе после смерти Эссуса. Он предлагал тебе помочь меня убить, если ты поможешь ему пораньше занять трон.
Наверное, тут все в комнате перестали дышать. Этого я не знала. Выражения лиц остальных подсказали мне, что никто из них не знал. Разве что Адайр и Готорн – их лица были скрыты забралами шлемов.
– Я предупредил тебя о заговоре, – сказал Баринтус.
– Да, а я велела тебя пытать.
– Я помню, моя королева.
Ее улыбка противоречила словам, как и непрекращающиеся ласковые поглаживания лица и плеч Баринтуса.
– Ты повернулся к Мередит, как только она подросла. Если б у нее тогда была магия, которой она обладает теперь, ты бы предложил ей то, что предлагал Эссусу, так ведь?
– Ты знаешь ответ, моя королева.
– Да, – проговорила она, – знаю. Но у Кела всегда хватало силы. Почему ты не посадил его на трон? Почему ты предпочел полукровку, метиску моему сыну, настоящему сидхе?
– Не спрашивай, – умолял он.
Она дважды залепила ему оплеуху, достаточно сильно, чтобы он покачнулся, даже стоя на коленях. Достаточно сильно, чтобы из губы у него потекла струйка крови.
– Я твоя королева, черт возьми, и ты ответишь на мой вопрос. Отвечай! – провизжала она ему прямо в лицо.
Баринтус ответил. Кровь струилась по его подбородку.
– Я предпочту видеть на троне тебя, а не Кела.
– А Мередит? Что скажешь ты о дочери моего брата?
– Она будет хорошей королевой.
– Лучше Кела?
– Да, – сказал он, и это короткое слово упало в тишину комнаты, как камень, брошенный с огромной высоты. Звук от его падения доносится снизу, но происходит это очень, очень не скоро.
Мы услышали этот звук:
– Мередит, ты не сделаешь с Баринтусом ничего, что дало бы тебе шанс от него забеременеть. Ничего, слышишь?
– Да. – Мой голос звучал сдавленно и хрипло, словно я его сорвала.
– Свяжись с полицией. Сделай, что сочтешь нужным. Я объявлю двору и прессе, что с этой маленькой проблемой разбираешься ты. Больше мне с этим не надоедай. Не надо докладов, если я сама не спрошу. Теперь убирайтесь. Все. Пошли вон.
Мы пошли. Все, даже Баринтус. Пошли и были за это благодарны.
Глава 5
Я позвонила майору Уолтерсу из полицейского департамента Сент-Луиса, тому, кто днем раньше обеспечивал нам охрану в аэропорту. Звонила я по единственной наземной линии в ситхене. Телефон стоял в кабинете королевы, всегда производившем на меня впечатление серебряно-черной версии кабинета Людовика XIV, как если б французский король имел пристрастие к готским танцклубам для развращенных богачей. Кабинет был элегантным, темным, дорогим и восхитительным в том стиле, от которого мурашки бегут по спине; современным, но с привкусом древности: кабинет нувориша, но сделанный как надо. У меня он вызывал легкую клаустрофобию. Слишком много оттенков серого и черного на таком маленьком пространстве, будто некий предприимчивый продавец готских драпировок убедил владельцев завесить его товаром каждый дюйм свободного пространства.
Белая телефонная трубка на черном секретарском столе казалась человеческой костью. А может, я просто проецировала на нее свои общие ощущения. Сегодняшнее настроение королевы мне было непонятно. По пути сюда я спросила Баринтуса, есть ли у него догадки о причинах такого странного состояния Андаис, и он сказал – нет. Нет догадок.
Почему я звонила в полицию Сент-Луиса, если формально земли фейри находились в Иллинойсе? Потому что майор Уолтерс был нынешним полицейским посредником между волшебной страной и человеческими властями. Когда-то, почти двести лет назад, к нам было приписано целое полицейское подразделение. Почему? Да потому, что не все американцы согласились с решением президента Джефферсона пустить фейри в Америку. Жители тех мест, которые оказывались в соседстве с нами, были особенно взволнованы. Они не хотели, чтобы в их штат переселились монстры из Неблагого Двора. В то время Сент-Луис был ближайшим к нам крупным городом с действующим полицейским департаментом. Так что, хоть мы и жили в Иллинойсе, полицейские проблемы переадресовывались в Миссури и Сент-Луис. Полиции досталась радостная обязанность защищать нас от обозленных людей, а также караулить границы наших владений, чтобы мы не могли за них выйти, сея разрушение и хаос. Если бы дворы фейри не подмазали соответствующим образом кой-какие правительственные инстанции и кой-каких влиятельных личностей, мы, может быть, так и не переселились бы в эту страну. После последней европейской войны между людьми и фейри никто не хотел с нами связываться. Мы казались слишком опасными соседями.
Чего никто не мог сообразить – от самого Джефферсона до крикливой толпы, – это что полицейское оцепление не могло бы остановить ни одного самого слабого фейри. Удерживали нас в границах фейри-ленда и заставляли правильно себя вести клятвы, данные нашим королям и королевам, и страх перед ними. Зато полиция не давала людям нам докучать.
Постепенно, поскольку ничего страшного не происходило, число полицейских кордонов снижалось, пока их не убрали совсем; с тех пор мы обращались к полицейским только в случае нужды. Когда люди по соседству поняли, что нам от них ничего не нужно и мы предпочитаем жить сами по себе, нам все реже и реже приходилось прибегать к помощи полиции. Вскоре приписанным к нам полицейским стали поручать другую работу в других местах, отзывая их иногда по «делам фейри», как это стали называть. К нашим дням полицейское подразделение сократилось до одного-единственного полицейского. В последний раз ему пришлось работать, когда убили моего отца, но поскольку убийство произошло на земле, принадлежащей правительству, полиции перекрыли кислород дважды – сначала ФБР, а потом мы. Ну, не мы, а королева. Я бы пустила в холмы хоть дивизию солдат, если б думала, что они поймают убийц моего отца.