Спокойное, ровное дыхание, Лу. Точно так же, как это сделал бы любой обычный спящий человек.
Наши тела все еще так близко, что я слышу отчетливый звук, с которым он сглатывает. Чувствую движение его поднимающейся руки, звук, с которым он проводит рукой по волосам, когда делает долгий, неровный вдох.
Однако он не отодвигается от меня, и я не могу решить, хочу ли я, чтобы он это сделал. Сейчас, когда он так близко ко мне, когда я знаю, каков он на ощупь, как мои изгибы прилегают к его мускулам… Это пытка самым неожиданным образом. Но мой озноб уже возвращается, холодные порывы воздуха покалывают кожу, и я не хочу терять единственный источник тепла, который у меня есть.
Я не знаю, как долго мы лежим вот так, две электрические волны пытаются удержать искры наших токов от соприкосновения. Дважды я чувствую, как кровать рядом со мной сдвигается, слышу, как она скрипит, как будто он собирается отстраниться. И дважды он тихо ругается и ложится обратно. Я пытаюсь унять звуки своей дрожи, пытаюсь унять озноб, чтобы он не чувствовал себя обязанным оставаться. Но мое тело не слушается.
В конце концов, кто знает, как долго спустя, мое сердце восстанавливает ровный ритм. Мой пульс успокаивается, мышцы расслабляются. Заманчивое затишье сна затягивает меня в его успокаивающий ритм.
И последняя ясная мысль в моем сознании — это то, что он, бесчувственная стена, которая есть Смерть, остался. Он остался рядом со мной. Предложил свое тепло, чтобы успокоить меня, когда думал, что я не узнаю. Может быть, он не то ледяное, каменное существо, в которое эти преследующие стальные глаза заставили бы меня поверить в конце концов. Нет. может быть, он и есть вечнозеленое растение, погребенное под ними.
Глава 21
Мистер Блэквуд отсутствовал большую часть дня. Я была удивлена, когда он попросил о встрече всего через час после моего приезда этим утром. Он никогда не спрашивает обо мне. На самом деле, вообще никогда не говорит, если его не попросить. Он проворчал что-то о том, что мне нужно где-то побыть, и сказал, что остаток дня я буду сама по себе, и на этом все закончилось. Он вышел за дверь еще до того, как я успела сформулировать ответ.
Только в свой последний час, когда все, что осталось сделать, — это вытереть пыль, я ловлю себя на том, что разглядываю смятые листки бумаги, загромождающие кофейный столик и книжные полки. После всего времени, проведенного в его доме, избегая любого физического контакта со скомканными страницами, у меня руки чешутся развернуть их. Это первый день, когда он оставил меня одну, и я знаю, что лучше не нарушать его доверие, но любопытство практически сжигает. Умоляет меня воспользоваться моментом.
Что могло заставить его быть таким непреклонным в том, чтобы не давать мне взглянуть на эти бумаги? Они даже не организованы и не ухожены. Фактически, из-за морщин, нанесенных на большинство из них, они кажутся почти запущенными. Или это чрезмерное использование. Я полагаю, если бы он постоянно добавлял новые заметки на страницы, а затем снова скатывал их, это могло бы привести к тому, что они вот так сморщились.
Качая головой, я отмахиваюсь от этого желания.
Не будь таким человеком, Лу. Позволь мужчине побыть наедине с собой.
Наконец, вытирание пыли завершено. Я убираю оставшиеся чистящие средства в шкаф в гостиной и уже собираюсь запереть его, когда вспоминаю, что оставила куртку наверху. Мне становится еще больнее, когда я поднимаюсь по ступенькам, заставляя себя ходить, чтобы избежать новой волны тошноты. Прошло два дня с тех пор, как Лихорадка — да, я подумала, что она достаточно запоминающаяся, чтобы дать ей название, — прошла, но я все еще жду, когда мое тело придет в норму.
Оказавшись в комнате для гостей, я беру куртку, оглядывая пространство, пока просовываю руки в рукава. Я не могу не задаться вопросом, зачем ему вообще гостевая спальня, если у него никогда не бывает посетителей. Очевидно, что комнатой не пользовались целую вечность, если вообще пользовались, и обстановка тоже не совсем приспособлена для приема гостей. Я имею в виду, конечно, есть свободная кровать и тумбочка, но это все. В шкафу пусто, на стенах или поверхностях нет никаких акцентов, на окне нет жалюзи. На кровати нет даже подушки, только одно тонкое серое одеяло.
Странно.
Раздается тихий стук, когда нечто, похожее на запасной ключ, который он одолжил мне этим утром, выскальзывает из кармана куртки и падает под кровать. Я стону, опускаясь на колени, боль от сегодняшней работы уже настигает меня.