– Что сделало тебя таким мрачным?
– Лучше бы сегодня страдало мое тело, чем мучилась душа, – горько выдохнул Мэйо.
– Запомнить гимны – сущий пустяк, на празднике хорошо накормят и…
– Это не праздник, а настоящее безумие! – перебил его нобиль. – Раз в десятилетие толпа жрецов собирается на берегу и топит в море тридцать самых красивых девушек города. Я уже видел, как все происходило, и мечтал, чтобы Боги ослепили меня в тот миг!
Раб содрогнулся от страшных слов хозяина:
– Нельзя так говорить! Ты навлечешь на себя гнев Веда!
– Серьезно? Думаешь, Бог подаривший нам соленую и чистую воды, рыб и прочих морских зверей, быстрых лошадей и высокие сосны, ждет, когда кучка разодетых в мантии уродов окрасит его море кровью? Боги добры и милосердны, Нереус, а все зло в этом мире – от людской глупости и жестокости.
– Сошлись на внезапную болезнь, – посоветовал геллиец. – И у тебя будет уважительная причина, чтобы надолго остаться у тетки.
– Нет, – твердо сказал Мэйо. – Я не нарушу данное отцу обещание. Есть одна любопытная идея, но понадобится твоя помощь.
– Прикажи и я исполню.
– Хм… А простой просьбы уже недостаточно?
– Более чем, – кивнул островитянин. – Для тебя я сделаю все, что угодно, мой господин.
Два дня изнурительного пути подошли к концу. Щурясь от яркого полуденного солнца, Мэйо спешился возле лестницы, ведущей к скромному, по его меркам, особняку Рхеи. Насквозь пропитавшийся дорожной пылью, мокрый от пота и чрезвычайно утомленный поморец предупредил спутников, что желает отдохнуть в терме, а затем вздремнуть до ужина.
Передав свою лошадь и хозяйского коня местным рабам, Нереус обменялся парой фраз с охранниками, сопровождавшими Мэйо по приказу отца, и неторопливым шагом направился к морю. Островитянин хотел смыть грязь, понежиться на мягкой траве, в тени, пусть ненадолго, но предоставленным самому себе.
Раздевшись, он залез в воду и поплыл вдоль пляжа, любуясь чудесным видом на изумрудные холмы, защищенный скалами берег, бирюзовое море и рыбацкое судно, скользящее вдалеке…
Геллиец был родом из маленького провинциального городка Ликкта, где жизнь текла спокойно и размеренно. Сельские умиротворяющие пейзажи напоминали юноше то беззаботное время, когда он, второй сын торговца пряностями Бальбы, исполнив поручения отца, убегал из дома, нырял в гребнистые волны и купался, пока от холода не начинали стучать зубы.
Едва Нереусу минуло семь лет, Бальба скоропостижно скончался, и все его имущество отошло старшему сыну Фриксосу, недолюбливавшему брата. На ни в чем неповинного мальчика обрушились бесконечные придирки, упреки и побои. Спустя два года дела в лавке шли хуже некуда, у Фриксоса родился сын и, крупно задолжав торговцу пшеницей, молодой глава семьи принял решение избавиться от «лишнего рта». Ночью брат увел сонного Нереуса из дома и продал за пригоршню серебряных монет.
На рассвете уже клейменого светловолосого мальчика с железной серьгой вывезли из Ликкта в более крупный портовый город Старту. Там невольника выгодно сбыли капитану, занимавшемуся поставками рабов в Таркс и столицу Империи – Рон-Руан. Почти неделю Нереус просидел в клетке, ожидая своей участи. С первым попутным ветром его затолкали в до отказа набитый невольниками трюм и корабль взял курс на Поморье. Маленькому геллийцу оставалось только молить Богов о снисхождении. Он клялся Веду и Туросу, что будет послушным, трудолюбивым и преданным рабом, умоляя послать в хозяева человека, не лишенного сердца.
На главном рынке в Тарксе шла бойкая торговля. Под рев толпы невольников десятками водили по дощатому помосту. Нереус не понимал, как тут все устроено, и едва мог передвигаться от страха. Вскоре он узнал, что был куплен по приказу знатной женщины, ее личным представителем. Это стало началом знакомства островитянина с семейством Морган.
Их вилла занимала площадь сопоставимую по размеру с половиной Ликкта. Смотритель за домашними рабами объяснил геллийцу правила поведения, сменил его железную серьгу на бронзовую и отвел в комнату юного господина. Наглый, избалованный нобиль прыгал на кровати, безуспешно стараясь дотянуться до потолка.
– Раб. Подарок вашего отца, – почтительно сказал раздосадованному мальчику смотритель.
Худой, узкоплечий Мэйо обладал приятным лицом с тонкими, немного резковатыми чертами. Нереуса поразили его глаза: огромные, черные, как смоль, и внимательные, словно у взрослого, умудренного опытом человека. В них были пламя и лед, буря и тишина. Завороженный невольник позабыл, что ему настрого запрещалось поднимать взгляд от пола.
– Тоже неплохо! – заявил Мэйо, бегло оценив геллийца. – Хотя я предпочел бы получить еще одну лошадь. Имя у него есть?
– Любое, какое пожелаете, – согнулся в поклоне смотритель.
– Ступай вон, баранья башка! – грозно топнул ногой именинник. – А ты, раб, иди сюда и назовись!
– Нереус из Ликкта, господин, – островитянин опустился на колени возле хозяйского ложа.
– Если поможешь мне прыгнуть выше, наградой будет персик!
– Для этого надо сложить подушки и толкнуться от них.
– Покажи!
Геллиец тотчас влез на шелковое одеяло. Он соорудил подобие трамплина, скатав валиком покрывало, и предложил Мэйо опробовать новшество. Разбежавшись, поморец соединил лодыжки и прыгнул с вытянутыми вверх руками. Кончики его средних пальцев на миг прижались к потолку. Завизжав от радости, нобиль соскочил с постели:
– Персик твой! Нет, забирай весь поднос!
Увидев пирамиду из фруктов и сладостей, Нереус растерялся. Такое богатство стоило на рынке огромных денег.
– Я разрешаю! Ешь! – доброжелательно улыбнулся поморец, отбрасывая со лба непослушные, курчавые пряди…
По прошествии нескольких лет Мэйо любил шутить, что познакомился с геллийцем через постель. Это подогревало и без того жаркие кривотолки и пошлые домыслы, которые вызывало особое положение Нереуса. Другие рабы завидовали его привилегиям, покровительству хозяина, красивой одежде. Островитянин старался не замечать мелких пакостей и бросаемых в спину оскорблений. Кинэд … Это обидное прозвище стало его вторым клеймом.
Лишь немногие из обитателей виллы знали правду. Молодой поморец был совершенно безразличен к мужской красоте, зато всякая девчонка со смазливым личиком вызывала у него пылкий интерес. Устав от любовных слияний с рабынями, Мэйо звал к себе Нереуса среди ночи, чтобы развлекаться болтовней, триктраком , эскаладой и прочими запрещенными в доме азартными играми. Напиваясь крепким вином, мальчишки по обыкновению укладывались спать с рассветом. Приходившие убирать комнату невольницы заставали их мирно сопящими под одеялом среди раскиданных стеклянных фишек, глиняных и каменных фигурок, досок из дерева и слоновой кости.
Зимой, во время гроз, Мэйо страдал от ночных кошмаров. Нереус жег в курильнице успокоительные травы, поил хозяина целебными отварами и всячески пытался ободрить. В четырнадцать лет наследник сара пристрастился к опиуму и особым образом приготовленной горькой полыни, затуманивающей сознание. Геллиец боялся, что рано или поздно нобиль может случайно отравиться этим ядом, и оттого неотступно был возле господина, готовый в любую минуту придти ему на помощь.
Собственное четырнадцатилетие Нереус ждал с неподдельным ужасом. По неписанному правилу домашних мальчиков-рабов в этом возрасте скопили. Утром, в назначенный день, дверь отведенной геллийцу коморки распахнулась от мощного пинка. Островитянин рывком поднялся с постели и смиренно замер, опустив ладони вдоль бедер. На пороге стоял Мэйо, сжимая большие клещи, которыми обкусывали лошадиные копыта.
– У меня для тебя сюрприз! – хитро улыбаясь, заявил поморец.
Раб побледнел, резонно предположив, что увлекавшийся медициной господин вознамерился лично провести эту жуткую операцию.
– Давай, поворачивайся! – приказал нобиль.