— Извините, — сам не понимаю, откуда беру силы это сказать. — Не хотел отвлекать. Прошу, продолжайте, — последнее было адресовано Наталье.
— Д…да, конечно. Как я уже говорила…
И снова лекция. Я слушал, запоминал и рисовал в тетради. На бумаге появлялось пламя, окутавшее чью-то руку. Мне хотелось дышать полной грудью, но я не мог. Рядом был ничего не понимающий Андрей.
— Не бери в голову, — бросил я ему, словно это могло его успокоить.
— Красиво рисуешь, — а это тут причем? Он смотрел на огонь в моей тетради и на секунду в его глазах мелькнула сомнительная догадка. Не то чтобы я смотрел на него, просто это было заметно. — У тебя какая-то повышенная чувствительность или типа того?
— Типа того, — передразнил я. Мне не хотелось с ним говорить. Мне ни с кем не хотелось говорить. Эта идея со школой была полным бредом.
Прозвенел звонок. Он был моим спасением. Домашнее задание дано, учебники убраны, в тетрадях покоятся готовые конспекты. Только не в моей. Конечно, я занесу в тетрадь все, что сказали на уроке, но делать это буду уже дома, в тишине и покое.
За мной из класса, под томные вздохи девушек выплыл Андрей. Красавчик, блин, звезда школы. Ему на шею кидается вылетевшая из соседнего кабинета ярко накрашенная блондинка в немного СЛИШКОМ короткой юбке.
— Андрюш, я соскучилась.
— Тебе ночи увлеченного общения не хватило? — похоже он очень от нее устал. Это просто жутчайший передоз сарказма.
Блондинка притворно засмущалась, тут же целуя Андрея в губы. Мерзость.
— Пойдем вместе на урок?
— Тебе же в другой конец школы.
— А ты меня проводи, — она надула ярко-красные пухлые губы.
— Нет, прости, не могу. Я должен показать Нику школу.
А из него вышел бы хороший актер. Такая милая, извиняющаяся моська у него выходит, что хочется ему верить. И девушка поверила. Я вообще-то и сам могу найти кабинет. Его глаза умоляли меня согласиться на прогулку по школе, что я собственно и сделал.
Мы шли по коридорам. Я лавировал между норовящими толкнуть меня людьми, а перед Андреем ребята расступались. Он здесь настолько известен? Да уж, настоящая звезда.
— Как думаешь, сколько я буду за тобой присматривать?
— Не знаю, пока тебе не надоест.
— Или пока не надоест нашей классной, — он ухмыльнулся, обнажая ряд белоснежных зубов. — Так что с тобой?
— Ярко выраженная гаптофобия.
— А по человечески?
— По человечески? В гугле поищи, — я на секунду замолк. — Я боюсь, что если меня коснутся, я сгорю. И я чувствую жар, только ожогов не остается. Это психосоматика. Мне только кажется, что мне больно, но убедить себя в этом на сто процентов я не могу.
Он ошарашенно смотрел на меня, наверняка думая, что на такое заявление можно ответить.
— Прости. Я не хотел и…
— Я же сказал, «не бери в голову». И да, не вздумай меня жалеть. Я это ненавижу.
В молчании мы дошли до кабинета, в котором с минуты на минуту должен был начаться второй на сегодня урок — английский.
Настоящий капец ждал меня после третьего урока, в столовой. Я смотрел на толкающихся у буфета подростков и мне становилось дурно. А есть хотелось сильно.
— Ты чего завис?
Андрей так и ходит со мной везде. Да я и не очень-то против.
— Есть хочется. Придется звонка ждать.
— Деньги есть?
Я достал из кармана сторублевую купюру.
— Стой здесь и не двигайся.
Он взял из моей руки деньги, нарочито не касаясь кожи и скрылся в непролазной толпе. Какой бы звездой он ни был, в столовой даже он становился простым смертным.
Через минуту он уже подходил ко мне и улыбался. В его руках было два пирожка и две коробочки яблочного сока.
Он протянул мне сдачу и булочку с соком. Мы сели за столик.
Я не трогал еду. Не мог, я всем своим видом просил, разрешения начать трапезу.
— Ты чего застыл? Ешь давай, — сказал Андрей, делая глоток сока через трубочку.
Я наконец смог приступить. Пирожок был с мясом. Он был теплым. Хорошо, что не горячим.
— А эта твоя гапо…гарпо…
— Гаптофобия.
— Да, она. Это лечится?
— Не знаю, скорее всего да. Просто никто не заботился о том, чего я боюсь.
— Почему твои родители не обратились за помощью к врачу?
Да, как у тебя все просто.
— Нет у меня родителей.
Он непонимающе и немного виновато посмотрел на меня.
— Мать умерла от рака когда мне было двенадцать. Отец много пил и его лишили родительских прав. Примерно год я жил в детском доме, а потом меня оттуда забрала Оксана. Она — моя приемная мать. Может она найдет врача, а может нет. Мне как-то все равно.
Не знаю почему я все это ему рассказываю. Наверное потому, что я долго молчал. За тот год, что я провел в детдоме, я чаще всего говорил «отойдите» или «прошу, не трогайте меня», но никогда никому не говорил о себе, своем прошлом. Так почему Он стал исключением?
— С этим, наверное, очень тяжело жить, — он рассуждал вслух. Говорил же, что ненавижу, когда меня жалеют.
— Привыкнуть можно.
— А общественный транспорт?
— Хожу пешком.
— А лифты?
— Приходится подниматься по лестнице.
Он спрашивал о таких вещах, без которых вполне можно было жить. Во многом все гораздо сложнее. Я не могу обнять свою маму, не могу ходить в рестораны и кафе, не могу заниматься спортом и многое, многое другое. Мы медленно, но верно подбираемся к моей любимой части. Секс. Да, я в свои почти полные восемнадцать лет, все еще девственник. Я могу сказать больше — я никогда никого по настоящему не целовал. Если эта чертова фобия не пройдет, так и останусь на всю жизнь один. Перспектива впечатляет, правда? Я горько ухмыльнулся.
Мы с Андреем доели и отправились на следующий урок. Так прошел мой первый школьный день. Единственная приятная новость заключалась в том, что мне выписали справку об освобождении от физры. Мол, меня могут толкнуть или еще чего похуже, на меня может кто-нибудь упасть и тогда без истерики не обойдется. Я был рад освобождению. Весь последний урок я просидел в раздевалке, так как «быть» на уроке все же должен был. Однако, как только раздевалка стала заполняться народом, я поспешил оттуда ретироваться.
Андрей, выйдя из душной комнаты и спросив не нужно ли мне идти куда-нибудь еще, загорелся идеей проводить меня до дома. Я не возражал.
Мы шли по улицам и почти не разговаривали. В повисшей между нами тишине раздался звук скольжения по асфальту резиновых колес. Какую-то машину вынесло на тротуар. Я понимал, что она движется прямо на меня, но не мог сделать и шага в сторону. Меня парализовал ужас.
Внезапно что-то обхватило мою руку, буквально вытягивая из-под колес. Я не удержал равновесие и упал прямо на грудь спасшего меня человека. Я поздно понял, что чужая ладонь держит мою руку. Это нереально, мне только кажется. Мне не больно, не больно. Ожогов не будет, не будет.
И ничего. Я стою, уткнувшись лицом в его грудь и не чувствую ничего, кроме… благодарности?
Андрей быстро понял что к чему и хотел отпустить мою руку, но теперь уже я его держал. Я поднял наши руки на уровень своих глаз, затем посмотрел на него. Я не понимал, а он так же непонимающе смотрел на меня.
— Как… — срывается с моих губ перед тем, как из горла вырывается крик. Горячо. Больно. Страшно. Вырываю руку и бегу в сторону своего дома.
Он держал мою руку. Нет, я держал его за руку. Как это возможно? Это было так… приятно. У него прохладные нежные руки. Так странно. Я так давно не держал кого-то за руку. Успел отвыкнуть.