Постепенно она стала осознавать, каким единственным способом можно взять реванш за годы полного пренебрежения со стороны сильного пола. Она должна стать артисткой. И не просто артисткой, а звездой, по которой умирали бы тысячи поклонников.
Тогда уж то, какая она вне сцены, будет не важно. Звезда для поклонников всегда остается звездой. Неизменно желанной и недоступной. Зачитанная Жанной до дыр книжица про Эдит Пиаф подтверждала это.
Жанна решила любой ценой осуществить свою мечту, граничившую с помешательством. И всякий, кто вставал поперек дороги, становился ее злейшим врагом.
Но теперь и этому приходил конец…
Жанна боялась крови, поэтому она отвернулась и даже зажмурилась перед тем, как полоснуть лезвием по руке…
Год 1976-й. Миледи
Уже через минуту-другую учитель и ученица оказались полураздетыми, торопливо помогая друг другу избавиться от лишнего. Миледи выгнулась дугой, чтобы было легче стянуть колготки.
Боли она почти не ощутила, захлестнутая все усиливающимся незнакомым наслаждением. Они производили столько шума, что было удивительно, как это никто в школьном здании их не услышал и не вломился в класс. Однако пронесло.
Потом Аркадий Михайлович в растерзанном виде сел, как оглушенный, и обхватил руками голову.
- Лапа!… - тихо сказала Миледи и погладила его по плечу. Она будто возвращалась из небытия.
- Прости… - с трудом выдавил он. - Ты не думай… Ты ничего не бойся, ладно? Мы поженимся… Только сразу никому не говори… Хорошо?
- Хорошо, Аркадий Михайлович, - послушно сказала Миледи.
- Просто Аркадий. Аркадий.
- Хорошо, Аркадий… Михайлович.
Они кое-как привели себя в порядок и вышли из школы вместе, так, по счастью, никого и не встретив.
- Ты как? - спросил он робко.
- Нормально, Аркадий Михайлович.
Вечером Жанна, не дождавшись звонка от подруги, сама набрала ее номер:
- Ну как?
- Да никак, - ответила Миледи.
- Что было-то?
- Да так… - сказала Миледи и замолчала.
- Ты не можешь говорить? Ладно, завтра все расскажешь.
Но ни завтра, ни потом Мидовская ничего не рассказала. Только загадочно улыбалась по своей привычке. Но учитель и ученица продолжали время от времени тайно встречаться на квартире у институтского приятеля Аркадия Михайловича, благородно уходившего на двухчасовые прогулки. Разговоров о женитьбе больше как-то не возникало. Они вообще почти не разговаривали, а сразу, сбросив одежду, устремлялись к дивану.
- Лапа!… - шептала Миледи, и это было едва ли не единственное ее слово за два часа свидания.
Они были слишком захвачены физической стороной своих отношений, чтобы думать о чем-то еще. Но вскоре подумать пришлось.
Однажды за завтраком Миледи, проглотив пару ложек овсянки, вдруг бросилась в туалет, где ее немедленно стошнило.
- Что случилось? - удивленно спросил пан Мидовский. - Верунчик, какой отравой ты накормила ребенка?
Верунчик закудахтала, что ребенок ест то же, что и все. Сутки Миледи продержали на крепком чае с сухариками. Но за следующим завтраком картина повторилась. А уж когда это произошло в третий раз, родители заподозрили беду. На дом была вызвана старая знакомая, гинеколог Берта Генриховна. Она осмотрела Миледи в спальне и, появившись в столовой, где пан Мидовский и Верунчик нервно звенели чайными чашками, объявила:
- Это токсикоз. Дама беременна. Около трех недель.
- Холера ясна! - воскликнул пан Мидовский и отломил сильными пальцами ручку от чашки. - Верунчик, тащи сюда эту маленькую курву!
Маленькая курва за это время успела позвонить Аркадию Михайловичу и сказать всего несколько слов:
- Я залетела. И родители уже знают.
Учитель, надо отдать ему должное, тут же примчался на такси, хотя был весь мокрый от ужаса.
- Мы поженимся, - заявил он с порога. - Я люблю вашу дочь, и мы поженимся. Хоть сегодня.
Пан Мидовский окинул этого щуплого, потного еврея ледяным взглядом. И это его будущий зять? Просто смешно!
- Значит, так, - сказал пан Мидовский, играя желваками. - Я вам скажу, что будет сегодня.
Даже сейчас. Прямо отсюда вы идете в школу и увольняетесь. И уже сегодня уезжаете далеко-далеко. Причем молча. Ничего не было. Вы меня хорошо поняли?