— Спасибо.
Оставшись один, Стас не спеша скинул с себя одеяло. Смотреть на себя было невыносимо. Нервы сдавали и временами он ловил себя на мысли, что не справится с этим сам. Морально. Психологически… просто не вывезет.
А после собирал себя по кускам. Понимал, что не хочет вот так… всю жизнь. С ёбаным катетером и прочей хернёй, от которой комок к горлу подступал.
Это же пиздец.
И если Артур смог, то и он сможет. Всю жизнь так… сколько помнит себя… именно так. Перед любой сложностью он говорит себе: они смогли, и я смогу. Чем я хуже?
И это работало. Всегда срабатывало.
И сейчас сработает. Иначе быть не может.
Нетвёрдой рукой взялся за губку и, отжав лишнюю воду, принялся обтирать себя. У него был медбрат, который мог помочь ему принять ванну, но время от времени он отправлял его восвояси и сам делал то, что мог.
Врач ежедневно приезжал к нему домой. Реабилитация шла не так быстро как ему того хотелось бы. Но у Стаса было то, чего нет у многих. Поэтому он просто не мог сдаться. Хотел. Но не мог.
Он всё ещё не рассказал Артуру то, что слышал своими ушами возле отцовского кабинета. Пока просто не решил, что с этим делать. Потому что был так беспомощен. Ещё… просто не время.
Закончив с водными процедурами, дал себе время обсохнуть. И, уставившись на ноутбук, вспомнил о том, что хотел когда-то задать Тоне пару вопросов.
А в башке тут же возникли воспоминания о том, как он вместе с рыжей смотрел старые отформатированные записи.
Тина.
Твою ж мать.
Волна гнева прошлась по хребту. Странно, что он вообще это чувствовал. Неверное, это происходит на подсознании.
Каждое слово этого гондона Артёма. Каждое слово, сказанное Кристине. Он всё слышал. Абсолютно всё. Почти не дышал, когда понял, что Тина не повесила трубку. Нарочно она сделала или нет — это уже второй вопрос. Первый: что она ответила этой гниде на его признание?
Чёрт!
Но то, что она назвала Артёма другим именем… ЕГО именем! Это было просто бальзамом на душу. Причём таким сладким, что Стас готов был замурлыкать в трубку на тот момент.
Но радость была такой мимолётной.
Стиснув челюсти, он продолжал слушать. До тех пор, пока она не поняла, что вызов продолжался. Позвала его, но он и слова произнести не смог. Не смог или не хотел. Побоялся наговорить лишнего.
— Тоня! — позвал свою "помощницу" и накинул на бёдра одеяло. — То-о-онь!
Не думай о рыжей. Выкинь её из головы! Сейчас не время. Ты ещё не готов. Ты всё равно ничего не сможешь сделать…
— Ну? Не упал как я вижу? — она широко улыбнулась ему, снова заходя в его спальню.
— А ты сегодня прям в ударе, как я вижу, — хмыкнул Холодный. — Юморишь…
— Да бог с тобой, — Антонина махнула на Стаса рукой и, подхватив таз с водой, отнесла его в ванную комнату и вернулась.
— Сейчас уже Алексей подойдёт, — вспомнив о медбрате, она посмотрела на настольные часы.
— Хорошо, — тихо произнёс, — пока не забыл, Тонь… подай ноутбук, пожалуйста.
Молча выполнив его просьбу, Антонина неторопливо поправила одеяло в ногах у Стаса и осмотрелась в поисках новой работы для себя.
— Сядь, — Стас кивнул на место рядом с собой. — Спросить тебя кое-о-чём хочу…
— Спрашивай конечно, — растерянно кивнув, женщина осторожно опустилась на край кровати. Новой кровати. Почти такой же как и в больнице с подъёмным механизмом. — Только не пойму: о чем тебе меня спрашивать?
— Сейчас. Подожди минуту…
Отыскав нужный файл, развернул окно на весь экран и принялся перематывать запись до нужного момента. Совсем немного нервничал, сам не понимая в чем причина волнения. Краем глаза заметил как Тоня напряглась. Сначала улыбалась и улюлюкала, глядя на маленького Стаса. Но чем дальше проматывалась запись, тем тише становилось дыхание Антонины.
— Вот. — Стас поставил на паузу, когда на весь экран засветилось лицо той самой женщины, которая его тогда заинтересовала. — Кто это? Она есть почти везде. У меня, конечно, есть догадки, что это няня. Но я не уверен.
Тоня прищурилась. Что-то неуверенно прошептала и, приблизив лицо, к экрану, снова махнула рукой.
— Нашёл, что спросить! — выдала, резко выпрямляясь и тут же хватаясь за поясницу. Закряхтела, потирая её ладонью. — Я же без очков, Стас! Вижу как новорождённый котёнок!
— Да брось! Где надо, ты всё видишь! — Стас проследил за тем, как Тоня, закрыв на пару секунд глаза, заправила за уши седые пряди. Словно отстранялась от него.
— Скажешь тоже…
— Ну так возьми очки. В чём проблема?
— Где я тебе их возьму? — возмущённо покосившись на Холодного, уже собралась вставать. — Я их дома оставила.
Ну, конечно…
— Тонь, — его губы украсила снисходительная улыбка, — ты живёшь в моей квартире с тех пор как меня выписали… и каждый вечер цепляешь на нос очки, когда садишься смотреть свой турецкий сериал…
— Это очки для телевизора.
Холодный прекрасно видел её реакцию. Антонина для него как открытая книга. И эта реакция ему не особо понравилась. С ходу можно было понять, что женщина, приятно улыбающаяся им с экрана, не вызвала в Антонине никаких хороших эмоций.
— Тоня? — Стас кивнул на экран ноутбука, — давай-ка… помоги мне собрать пазл? А твои очки, между прочим, на твоей голове.
Глава 12
Так ли важна правда? Стоит ли терзаться в её поисках? Она может быть горькой, сладкой. Или же пресной. Словно ты ешь землю. Давишься, но продолжаешь пичкать себя ею. Просто… чтобы заполнить пустоты. Чтобы понять кто ты. Что тобой движет? И в верном ли направлении ты идёшь.
А… может, она и не нужна была вовсе? Эта правда?
— Няня, — вздохнув, Тоня опустила очки на свой нос, — няня. Что тут смотреть?
— А что с лицом? — бросив на Антонину короткий взгляд, он снова посмотрел на экран. Склонил голову к плечу, будто пытался рассмотреть эту женщину под другим углом. — Она тебе чем-то насолила?
Фыркнув, Тоня махнула на ноутбук пухлой рукой и, расправив на своём платье складки, выпрямила спину и уселась поудобней. Она уж думала, что эта страница будет перевёрнута раз и навсегда. Просто далёкое прошлое, которое совсем не хотелось ворошить. Эта… гадюка… вспоминать о ней не было абсолютно никакого желания. Жалкая и прогнившая насквозь душа. Ненормальная, озлобленная. Змея.
— Удалить бы эти записи, чтоб её на них не было! И чего ты полез туда? Знала б, что она них будет — спрятала бы эти фильмы куда подальше!
Тёмные брови Холодного поползли вверх, образуя на безупречной молодой коже глубокие морщинки. Опустив уголки полных губ, парень внимательно смотрел на Антонину, силясь понять, почему она так отреагировала? Что такого сделала эта дамочка? Няня?
— Я её не помню. Вообще. — Произнёс, не отрывая от Тони проницательный взгляд.
— Да ещё б ты её помнил? — продолжая вздыхать, она нервно одёрнула юбку, которую недавно разглаживала, и поднялась с его кровати. Поправила одеяло, заметив, что оно соскользнуло с бёдер, обнажая тёмную дорожку волос ниже пупка, и отвернулась к окну. — Маленький же совсем был. Дитя дитём.
— Сколько мне было? — Чёрные глаза вонзались ей в спину.
— Да и трёх ещё не было. — Антонина обняла свои плечи и провела по ним ладонями, будто согреваясь.
Она так и стояла, повернувшись к Стасу спиной. Задумчиво глядела в окно и нервно водила пальцами по плечам. Сминала их, и подушечками пальцев перебирала льняную ткань. Тоня и сейчас прекрасно помнила тот день, когда эту паршивку выгнали взашей из дома Холодных. Надо было ещё привлечь к ответственности за её проделки, но мать Стаса пожалела её. Хотя… не стоило. Тоня бы точно не простила. Не оставила бы это без наказания. А этой змее всё сошло с рук.
Но, как говорят: Бог не Тимошка… видит немножко. И всем воздаётся по их заслугам.
Только вот Стас… Антонина и по сей день не могла понять, почему этот ребёнок так много страдает? Почему с самого мальства он словно несёт чьё-то бремя?
Нежеланный ребёнок. Потом эта гадюка, измывавшаяся над ребёнком так долго. Потом и отец, который по сей день не подарил сыну ни капли любви. Смерть матери. А теперь ещё и это.
И в любви матери не было сомнений. Она окружала его любовью и заботой. И его бабушка. Но их так быстро не стало. И, пожалуй, Тоня была единственной, кто ещё мог ему подарить любовь и материнскую ласку. Она знала, что больше у этого мальчика никого нет. И отец… который так и не стал ему отцом.
— Так и будешь молчать? — Стас первым прервал молчание.
Кажется, Тоня даже вздрогнула. Резко повернулась к нему, и он даже ощутил колебание воздуха в комнате. Въедливым взглядом мучил её, и сам нервно покусывал внутреннюю сторону своей щеки.
— Ну, что ты хочешь услышать, Стасик? — взмахнув руками, женщина нахмурилась. Руки вонзила в свои бока. И он мог бы над этим посмеяться, но чувствовал: сейчас не самый подходящий момент.
— А ты не понимаешь? Да тебя же перекосило просто! Я просто хотел понять, кто это. Она же есть почти на всех записях! Потому и стало интересно…
— Ну, узнал? Нянька твоя! Теперь допрос окончен?
— А что с реакцией? Тонь? Это что, тайна за семью печатями? Я ведь уже не ребёнок? Почему мне теперь по несколько раз в день нужно тебе об этом напоминать? Говори уже.
— Да ну что тут говорить?! — принялась вздыхать и расхаживать по комнате. — Обижала она тебя. Так обижала, что сердце рвётся на куски. Как вспомню, так дышать нечем…
Остановилась и нерешительно взглянула на брюнета. Переплела пальцы в замок и, что-то запричитав, снова опустилась на край кровати.
Как хорошо, что он ничего не помнит…
— Обижала? — Он непонимающе посмотрел в светлые глаза Антонины. — Очень, знаешь ли, расплывчатое понятие…
Ничего не почувствовал. Просто… растерянность, сбивающая с толку. Облокотившись на одну руку, он попытался поправить под собой подушку. Но получалось плохо.
— Давай я. — Спохватилась Тоня и, обойдя кровать к другой стороны, помогла ему с подушкой. — А то до вечера будешь возиться, — кротко усмехнулась, подначивая Стаса.
Но тот, не замечая мягкого укола, перехватил женщину за запястье и потянул на себя, вынуждая снова сесть рядом.
— Ну… тебе самой этот допрос нравится? — Ласково улыбнувшись, он отпустил её запястье и большим пальцем провёл по тому месту, где остался маленький розовый след от его хватки. Не рассчитал. — Ты можешь мне рассказать? Тонь? Ну, что за тайны Мадридского двора? Неужели кто-то умрёт, если ты мне расскажешь?
— Да не умрёт никто, — она махнула рукой, — просто вспоминать не хочется. Аж тошно, ей Богу.
— Я ж не прошу о многом? Пробелы ведь нужно заполнять?
Заглядывая ей в глаза, состроил жалостливый вид. Это ведь сработает? Это же Тоня… конечно, сработает!
— Говорю ж: обижала! Не знали мы. Никто не знал. А потом синячки. То на ручках, то на ножках. А потом плакать начал. Воды бояться. Зашуганный стал. Никто ж тебя пальцем не трогал никогда, а тут… ручками закрываться стал, стоило резкое движение кому-то сделать рядом.
Да ну нахер?..
Отмалчиваясь, Стас смотрел на то, как в уголках глаз Антонины собираются маленькие прозрачные бусинки. А кончик её носа совсем слегка порозовел. Она нервно поглаживала край его подушки и поджимала подбородок. Сама как дитя.
— Мама твоя заподозрила неладное. — Продолжила Тоня, после недолгой паузы. — Попросила камеры поставить. А там… — перекрестилась и снова вздохнула. — И била тебя, а потом говорила, что такой уж ты непоседливый… вечно стукаешься обо что-то. Или просто капризничаешь. И водой ледяной успокаивала, чтоб не плакал. И запирала в кладовке тёмной наверху. И сидел ты там, пока родители не вернутся. Так она за полчаса до их приезда тебя выпускала. Умывала и кормила. А я дура слепая, на кухне своей возилась и ничего не видела. Моё дело — кастрюли да харчи. На второй этаж я не совалась…
Шмыгнув носом, Тоня нашла руку Стаса и сжала пальцы на его пальцах.
— Ты уж прости меня, Стасик. И моя вина в том есть…
— Да ну, — пропихнув по глотке ком, Стас дёрнул уголком губ. — Глупости… ты-то в чём виновата?
Он почувствовал как под кожей начало что колоть. От шеи игольчатая дорожка спускалась к плечам и медленно расходилась по рукам.
А он и не знал.
Не помнил. Вообще ничего не помнил. Просто чистый лист.
А… может это к лучшему?
— А как же я плаваю, если воды боялся? — вдруг. Почему же тогда сейчас он в воде себя чувствует лучше, чем на суше?
— Ну, так, — Антонина пожала плечами, — мама твоя тебя по специалистам водила. Приучали тебя заново. И к психологам каким-то… не знаю, был ли от них толк?.. Но к воде тебя приучили. Отдали на плаванье. Ты же у нас способный мальчик всегда был. Вот и поплыл как акулёнок. — Она тихо посмеялась, надеясь разрядить воздух.
— Понятно, — задумчиво прохрипел кивая. — А дальше? Что там с этой?.. Как её зовут хоть?
— Рената. — Злобно произнесла, поджимая губы.
— Так, а чем я ей не угодил? Просто так что ли она отыгрывалась? — Не отрывая глаза от лица Тони, он чувствовал, как ускоряется дыхание. А потому, поджав свои губы, перестал дышать вообще.
— Да чёрт её знает! — Гневно качнула головой. — Вроде как… к отцу твоему клинья подбивала. То ли он её отвадил сам, то ли мама твоя узнала… не знаю. Вот она и нашла козла отпущения. Дитя беззащитное. Надо было её сразу гнать поганой метлой! — Воскликнула, всплёскивая руками. — Ты ж потом всех рыжих девчонок шпынял! Лет до десяти! А потом поутих. Видимо, отпустило…
Что-что?
В его глотке словно взорвался нервный клубок. Едва не подавился, ощущая как грудную клетку заливает жар. Кипящее масло…
— Не понял?.. — медленно перевёл взгляд на экран. Губы застыли в немом вопросе.
Как? Как он раньше этого не замечал?
У женщины, что улыбалась им с экрана, волосы были туго собраны в аккуратный и тугой пучок. Но… чёрт… они были рыжими. Такими же рыжими, как и у Тины.
— Я ж потому и удивилась, когда твою подругу увидела, — Тоня успокоительным жестом провела тёплой ладонью по плечу Стаса, — Кристина. Ту, что ты привозил недавно к дому? Рыжая ведь…