– Ее привез Тощий Дик. Давно, лет десять назад. Сказал, что никому не нужна и пусть подыхает, а сам с рук на руки сдал старой Томи, которая дурнее всех дурных, даже кошку пнуть не в состоянии. Девочке на вид было годика два. Томи ее выхаживала. Странный ребенок. Вроде такая вся добренькая, наивненькая, миленькая – хоть слюни пускай. Но на деле очень непростая она – и не мягкая, и не покладистая. Мы к ней привыкли. Даже я раскисла: сюсюкала, бантики-тортики и все такое. И вдруг – облом… Дик сказал, что надо вернуть. Папаша у нее нашелся. Богатый папаша. Знаться с ней не желает, но денег отслюнил и на школу, и на все прочее. Дику денежки и упали в ладошку его загребущую, ясное дело. Тот указание переслал Шмыгу, который спьяну Норме сболтнул, Норма – Томи, а старуха – уже мне.
Йялл поморщился. С возросшим сомнением пощупал рукав куртки. Любимой, светлой. Вздохнул, снял ее и бережно свернул. Сунул в руки Лорри. Брюки не жалко, да и не стаскивать же их тут, посреди улицы. Женщина поняла, захихикала:
– Ты не боись, он завтра собирался Сати увозить. В среду.
– Кто еще тут самый наивненький, – оскалился Йялл. – Я тебе подарю календарик с автоматической подсветкой даты. Сегодня среда и есть.
Лорри споткнулась, прошипела свое неизбежное «ё-о-о» и выругалась. Спасибо хоть куртку не уронила. Йялл вдвинул женщину за плечи в узкий проем меж двух заборов. Задействовал коммуникатор и сообщил на базу, что с курткой в частности и поездкой в целом вышла ошибка. Дежурный в ответ заржал. Вот дурень! Не иначе поспорил, будет ли разрушен хоть один дом после мирного визита инспектора Йялла в городок.
– Стой тут, – предупредил он. – Не хватало еще, чтобы тебя сочли наводчицей и помощницей инспекции.
– Йялл… – Лорри выглядела виноватой.
– Ты бегаешь слишком медленно, – привел волвек второй довод. Неоспоримый.
Он отвернулся, резко втянул ноздрями воздух. След по ужасающим духам Лорри мог бы взять, пожалуй, даже человек. Хотя кто их, людей, поймет. Гроллов обзывают вонючими, а сами-то… По три дня носят одну рубаху. Заливают с утра пятна подсохшего пота пахучими средствами, снова успевают взмокнуть к полудню и ходят в этом ужасном облаке угара.
На бегу мысли всегда получались злыми. Он не знал, почему, но привык. Пропускал их, такие колючие, мимо сознания. Мчался по следу. Прыгал через заборы, перемахивал через урны и мобили, толкал плечом упрямые, некстати торчащие углы домов. Запах казался зримым – его, свежий и стойкий в безветрии, удавалось проследить далеко вперед и выбрать кратчайшие срезки.
Шикарный черный мобиль того, кто был известен Лорри под кличкой «Дик», волвек увидел за очередным поворотом. И сам мобиль, и пожилого обрюзгшего мужчину у задней дверцы, и троих его личных помощников, и пятерых охранников у заборчика перед убогим подъездом дома. Один взгляд. Когда картинка отпечаталась в сознании, сразу же пришел и ответ. Дика он знал. И головорезов его знал, а недавно вычислил и их хозяина, на которого нет прямых выходов и улик. Зато есть точное понимание: зря надел светлую куртку, но вовремя снял. Еще он зря прибыл один. Дело не мелкое и не простое.
Йялл взвился в прыжке над очередным заборчиком, извернулся винтом, встряхиваясь в полете. Из нынешних он один умел так, если не учитывать Горров. Отталкивался ногами еще человек, а падал на все четыре лапы уже гролл. Очень крупный серо-рыжий гролл. В нем все-таки сто тридцать килограммов сухих мышц без малейшего намека на жир. Жир себе могут позволить стайные. Он – одиночка.
Из штанов и ботинок удалось вывернуться идеально, своевременно и без шума. Рубашка хрустнула, расходясь на плечах и спине по швам. Люди стали оборачиваться со всей доступной им, скажем так, поспешностью. Вполне профессионально. Уже тянули из-под полы костюмов тонкие стэки. Запрещенные к использованию, само собой. Потому что эта гадость и для дальнего боя годится, и для ближнего. А Релат – мирная планета. Девяносто пять процентов его населения понятия не имеет, что такое стэк и как он выглядит.
Йялл оттолкнулся от плиток пешеходной дорожки, рванул правой передней лапой стену на высоте двух метров, взлетая на вертикаль. Содрал покрытие еще раз задней правой уже в падении, поправляя траекторию. Отсюда, прямо со стены дома, само собой, никого не ждали…
Волвек обязан контролировать своего зверя, справиться с которым даже вооруженным людям вряд ли по силам. Лет двадцать назад я не решался так резко менять облик и отдаваться наитию боя. Тогда я гораздо хуже читал людей. Путал страх бессилия и страх смерти. Тогда я еще клевал на фальшивое раскаяние, ведь в стае не стремятся ко лжи и не бьют в спину… Был неопытен, не умел осознавать мгновенно и точно, что важнее в данный момент: преодолевая внутренний барьер, причинить вред и даже убить, или пощадить, рискуя чужими жизнями и здоровьем. В меня-то не попадут. А если и попадут – будет одним шрамом больше, велика ли беда? Но жизни других людей, ввязавшихся в переделку… Два с лишним десятка лет работы в патрулях меня сильно перекроили. Научили прыгать, не тратя время на раздумья. И отпускать зверя без опаски. Цель ясна обоим, и тяжесть отнятия жизни – если придется отнять – посильна. Окупается другими жизнями, спасенными. Потому что я давно не ошибаюсь, читая самых грязных и темных людей…
Две шеи коротко хрустнули. Гролл перекатился, мстительно и точно изуродовал когтями борт мобиля, заодно задевая гнездо зарядки: теперь не взлетят, автоматика не допустит аварии. Самый умный и быстрый охранник Дика уже успел развернуться спиной к врагу, начиная спасаться своим человечьим, точнее, черепашьим бегством. Двое лихорадочно заливали мостовую лучами стэков и готовились активировать второй тип вооружения этой компактной и мощной дряни. С тем, собственно, и отбыли в лучший мир. А может, просто в обморок… Йялл очень старался, чтобы именно туда. Дик и его ближние благоразумно нырнули в мобиль. Гролл замер. Истратил пару мгновений, немигающими желтыми глазами демонстративно изучая людей в салоне мобиля. Спокойно, оценивающе – как дичь. Те осознали, насколько им повезло быть внутри. И практически сразу вспотели, додумавшись до новой здравой идеи: на прочность обшивки надежды нет, если гролл разозлится всерьез… Поспешно подняли пустые ладони, защелкали запорами дверей. Решили дождаться нормальных инспекторов. Без когтей которые, на двух ногах и с полной башкой законов и правил.
Гролл презрительно встряхнулся, отвернулся от мобиля и двинулся по дорожке к двери дома. Сознание волвека не обмануть. Эти больше не бойцы, уже внутренне сдались. Даже в спину не рискнут бить. Можно целиком сосредоточиться на изучении трехэтажного убогого строения. На втором этаже всхлипывает запертая в комнате старуха, знакомый голос, они уже встречались, давно, мельком… Хороший человек, но слишком нежный и тонкий для этого города. Вот и попадает в неприятности, что неизбежно для не умеющих отворачиваться и проходить мимо. Теперь тоже не молчит, бессильно стучит кулачками, умоляя не обижать ее девочку. Йялл шевельнул ухом. Кто ж им теперь позволит обижать…
Шаги трех пар ног – двое мужчин и ребенок – отзвучали эхом на лестнице и затихли. Споткнулись о волну звуков скоротечного и уже угасшего боя, катящуюся запоздалым эхом снизу, от мобиля. Теперь с лестницы раздавалось лишь судорожное дыхание. Его, Йялла, еще не видели, но уже боялись. Гролл метнулся в три прыжка вверх по стене, всаживая когти на всю их немалую длину. Надо спешить.
– Я перережу ей горло! – взвизгнул самый обычный, человеческий, задушенный страхом голос в темном парадном. – Я не шучу, у меня заложница!
Девочка охнула. Не шутит, получается. Впрочем, Йялл и так знал, какова сила человеческих страхов. Наворотят – а потом всхлипывают и трут слезы по щекам, бормочут про аффект и рассчитывают на доброту наивных психологов из мирной иной жизни, нормальной для девяноста пяти процентов людей. Только кому нужно их раскаяние, даже искреннее, что маловероятно? Точно не этой девочке, если она пострадает. Хотя последнее вряд ли произойдет: гролл уже взметнулся до верхнего окошка возле крыши. Каплей, без единого шороха, стек в темный затхлый чердак, заструился по лестнице вниз, втянув когти, неприметнее сквозняка и бесшумнее кошки. Мгновенным движением лапы успокоил охранника за спиной подонка, вопящего о заложнице и своих планах.