Джек крепко держал ладонь Люсинды. Всего пара шагов, пара мгновений, пара движений — и они обернутся лицом к народу, сядут на предназначенные для короля и королевы места, и время снова понесётся вскачь, хотя сейчас оно тянулось невероятно медленно, увязая и утягивая за собой.
Опустившись на одно колено перед Розой, Джек и Люсинда почтительно склонили головы.
Роза, преисполненная чувства собственной значимости, возложила корону на голову Джека, произнеся положенные слова. Затем, чуть поджав губы, сделала то же самое для Люсинды. Ох как Розе не хотелось отдавать невестке собственную корону — по закону и обычаю Гильбоа, старшая королевская чета после женитьбы наследника отказывалась от трона. Но Роза все же сделала что должно, хотя и постаралась посильнее надавить короной на голову Люсинды. Женская мелочность, недостойная вдовствующей королевы.
Люсинда даже не охнула. Она поднялась, опираясь о руку Джека, и повернулась к своим подданным под приветственные возгласы и крики.
Джек не готовил речи к народу, не думал над тем, что скажет или пообещает — он знал, что слова найдутся сами, стоит только поднять руку, призывая к молчанию. Он говорил долго, рассказывал о том, что и как происходит в стране, что он считает важным и правильным не только для остальных, но и для самого себя — и ни слова о бабочках, так любимых отцом, собственной исключительности, избранности Богиней, хотя именно такие слухи и ходили среди простого народа.
— Да славится и процветает Гильбоа!
Толпа подхватила единым порывом, взревела, скандируя последние слова их короля, а Джек развернулся к Люсинде, поднёс её ладонь к губам и поцеловал, чтобы ни у кого не оставалось сомнений — их брак счастливый.
Дворяне начали подходить к присяге королю и королеве. Клялись в верности и преданности. Люсинда благосклонно смотрела на них краем глаза, то и дело поглядывая на Мэй — свою личную телохранительницу, получившую дворянство сразу за Баки и Броком.
Те тоже были здесь. Баки смотрел сурово и грозно. Его боялись во дворце, и боялись не зря. Впрочем, всю команду, которую Джек привел с собой, здесь боялись. Мрачные, в черной коже, всегда вооруженные, они были, казалось, в любом месте, где могли находиться Люсинда или Джек. Среди прислуги ходили слухи, что принц Джек подчинил себе отряд демонов и превратил их в людей. Дворяне просто сторонились всецело преданных Джеку выскочек.
Джек слушал внимательно, смотрел в глаза, запоминая лица, мелькающие на них эмоции. Если молодое дворянство почти боготворило Джека, считая правильным его решение разогнать старый Совет, распустить раскормленную до безобразия личную гвардию короля, заменив своими людьми, то дворяне в возрасте, если бы не боялись личных цепных псов Его величества, подняли бы бунт ещё до коронации. Но Брок и Баки были настороже, даже Фио, развернувший свою агентурную сеть по всему Шайло, прислушивался, принюхивался, пробовал на язык любого, кто имел неосторожность ляпнуть что-то против Джека, и составил полное досье на всех недовольных. Баки даже советовал Джеку поставить Фио во главе личной разведки короля.
Брок, Баки и остальная команда подошли к присяге последними. Но именно их клятва была самой искренней. Не потому, что Баки и Брок уже получили от Джека баронские грамоты, земли, замки. Не потому, что с этого дня получали дворянские звания и все остальные. Баронесса Мэй визжала и прыгала, как девчонка, увидев свою дворянскую грамоту. Просто они действительно любили Джека, верили в него и от всего сердца хотели ему служить.
Стоило отзвучать последним словам присяги, как за окнами в вечернем небе вспыхнули диковинные цветы фейерверка, взрываясь, осыпая сад и высыпавших на улицу гостей золотистыми искорками. Зазвучала музыка, вспыхнули сотни свечей, освещая площадки, приготовленные для бала.
Джек и Люсинда вышли вперёд. Король поклонился своей королеве, подхватил её за тонкую талию и повёл в неспешном танце под вздохи придворных дам и одобрительные хлопки кавалеров. Они кружились, не отрывая друг от друга взгляда, будто бы разговаривали, безмолвно делились впечатлениями прошедшего дня.
Бал продолжался до полуночи. Играла музыка, слуги разносили вино, кружились разряженные пары, с потолка сыпались цветочные лепестки, наколдованные дворцовым магом, ответственным за увеселения.
В полночь, после последнего танца, Люсинда сказала:
— Джек, я устала.
Джек тут же распрощался с гостями, пожелал им добрых снов, и стоило дверям за их спинами закрыться, подхватил супругу на руки, понёс по коридорам, вызывая вздохи зависти у мелькавших тут и там горничных.
Комнаты королевской четы, как и было принято, располагались рядом, разделённые стеной, в которой, правда, была небольшая дверца, чтобы Его величеству, если вдруг взбредёт в голову, было удобно навестить супругу, не извещая при этом весь остальной дворец. Джек не стал её замуровывать, оставил так, на всякий случай — мало ли что может произойти.
Усадив Люсинду в кресло, он опустился перед ней на колени, снял с узких ступней бархатные туфли.
— Лулу, милая, давно бы сказала, что тебе больно, — покачал головой Джек, аккуратно массируя икры и голени супруги.
— Ты же не жалуешься, когда приходишь в синяках после тренировочных боев, — заметила Люсинда. — А такие балы, да и вообще все светские обязанности — это мои бои, мой дорогой.
Она наклонилась и поцеловала Джека.
— Всё так, но сейчас у тебя самый важный бой на другом поле. — Джек ласково коснулся пока ещё плоского живота Люсинды, скрытого несколькими слоями ткани. — Балы ещё будут, но нет ничего важнее вашего здоровья.
— Джек, я отлично себя чувствую. Просто устала. Непростой был день.
Она позвонила в серебряный колокольчик, вызывая горничную. Та немедленно явилась.
— Раздень меня, — велела Люсинда. — Потом принеси легкий ужин на двоих и пригласи баронессу Баккер. Ваше Величество, идите и вы отдыхать.
Поцеловав Люсинду в висок, Джек поднялся.
Вино всё ещё бродило в его крови, хоть и выпил он совсем немного, лишь пару бокалов, но яркое, словно огоньки фейерверков, веселье искрилось, щекоткой пробегая по телу. Войдя к себе, Джек не раздеваясь плюхнулся на постель, раскинув руки.
— Последний мой свободный день подошёл к концу!
— Разве он был таким уж свободным? — спросил Баки, садясь на кровать рядом и гладя Джека по животу. — Брок сейчас проверит караулы и подойдет. Зачем ты пожаловал нам баронский титул? Обошлись бы простым дворянством.
— Мне так спокойнее, — отмахнулся Джек. — Мало ли что. И да, любовь моя, свободный. Поверь на слово, едва завтра рассветёт, как у дверей моего кабинета выстроятся просители лучшей доли, Совет будет возмущаться, министры рвать на части… тягомотина! Да и у вас дел прибавится. Напомни, за каким Рогатым мы всё это затеяли?
— Восстановили справедливость? — с очень задумчивым и серьёзным видом спросил Баки. — Облагодетельствовали своих людей? Вернули тебе то, что причитается по праву? Не знаю, Джек. — Он начал расстегивать на Джеке колет. — Так должно было случиться.
— Знаю, — протянул Джек, нисколько не помогая, скорее наоборот, всячески мешая, поймал живое запястье любовника, поднёс к губам, поцеловав тыльную сторону ладони. — Могу я хоть сегодня побыть занудой?
— Как пожелает Ваше величество, — ответил Баки, целуя Джека в шею. — Сколько угодно.
В комнату бесшумно вошел Брок.
— Без меня начали, — проворчал он.
— Не начали, а только распаковываем, — усмехнулся Джек, поднимаясь на локтях.
Сегодняшний день выжал Джека почти досуха, оставив после себя лишь оболочку. Больше всего ему сейчас хотелось ополоснуться, залечь между любовниками и не двигаться никуда несколько суток — хотя бы до утра, но от одного взгляда на Брока с Баки в его груди вспыхивал тёмный голод.