Я не мечтала. Я хотела, чтоб меня поменьше дергали. Но увы, к каждому конкурсу или соревнованию нужно было оформление, и мы с Никитой и Дуськой, такими же психами- одиночками, рисовали плакаты, готовили стенды и мастерили реквизит.
Правда, когда помощь требовалась Марку, я готова была ночевать в школе, чтоб только сделать для него все по высшему разряду.
Марк Соболев – звезда первой величины. Спортсмен, поэт, музыкант и красавец, с прямыми светлыми волосами до плеч, которые делали его похожим на сказочного принца. Надо ли говорить, что я влюблена в него была, как и большая половина девчонок, начиная с первоклассниц и заканчивая молоденькими практикантками.
И все бы ничего, но конец школы ознаменовался для меня таким позором, что я в тот момент согласна была на лоботомию, лишь бы забыть это.
Дело в том, что я втихаря тоже пописывала стихи. Не такие, как Соболев. Он на свои сочинял музыку. И увековечивал их на всевозможных конкурсах. У меня было все просто и, теперь я понимаю, примитивно. Но зато от души.
Однажды у нас был пустой урок – заболела физичка, и нас по-человечески попросили посидеть тихо. Дуськи в тот день тоже не было, и я свободное время посвятила мечтанию. Достала свою тетрадь с большими тугими скобами, выполнявшую роль секретиков. Наброски, цитаты, наклейки с сердечками ну и, конечно, стихи. Мне доставляло истинное удовольствие собирать из отдельных листочков собственную галерею творчества. Нравился даже сам процесс «вкладывания».
Дописав очередной «шыдевр», я собралась уже насадить его на скобы и насладиться громким щелчком, завершающим священнодействие. Внезапно распахнулось окно, и мой свежеиспеченный стих, подхваченный порывом ветра, вместе с двумя другими взлетел к потолку и спланировал на пол перед доской.
Глава 2.2
Наша королева, Лиза Ладынина, утонченностью черт и золотистыми локонами похожая на известную актрису, не поленилась и подняла моего беглеца.
Прочитав пару строк, она поджала уголок рта в насмешливой улыбке, слегка склонила голову, кивнула каким-то своим мыслям с профессорским видом.
- Лиза, отдай, - тихо сказала я. Но в любопытствующей тишине меня было отлично слышно.
Она подняла на меня свои выразительные, опушенные густой тенью ресниц глаза.
- Конечно, отдам. Адресату.
И тут же положила листок перед Марком, сидевшим на первой парте от двери.
- Что там? – толкнул меня в спину Никита.
- Мой волчий билет, - не оборачиваясь, кажется, сама себе ответила я шепотом и почувствовала, что краска заливает не только щеки, но и шею, делая меня похожей на революционный флаг. Сейчас мои стихи, эти мои телячьи нежности, станут достоянием общества, и я просто умру.
Соболев пробежал глазами по строчкам, усмехнулся и обернулся ко мне.
- Экспрессия есть. Образность. Но над рифмами я б на твоем месте поработал… Марка – подарка…Но я оставлю себе, если ты не против?!
Серая мышь, угодившая в ловушку, предприняла отчаянную попытку освободиться. Как зомби, я поднялась со стула и подойдя к Марку, резко выхватила листок из его рук. Вернулась на свое место. Собрала пожитки в рюкзак и под софитами ждущих скандала взглядов вышла из класса. Я старалась сохранить невозмутимость. Но, как только оказалась в коридоре, слезы полились ручьем сами собой. Будто я сунула голову в таз со свеженарезанным луком. Ладно Лизка. Ей Вселенная отвесила столько красоты, что ум и порядочность уже были точно лишними. Но Марк?! Он пел песни о дружбе, о честности, о любви, и для меня олицетворял благородство и мужской идеал. Даже прочитав неуклюжий стих интимного характера, он бы мог молча сунуть себе в карман. Но нет! Ему нужно было показать свое превосходство над всеми – как же, ему стихи посвящают, а он снисходительно, как мэтр указывает на недочеты влюбленной глупышки. Разбитый идеал хрустальными осколками настолько глубоко ранил мою душу, что я не представляла, как с этим жить дальше. Меня, словно адское пламя, жгло осознание собственной никчемности. Разве можно со мной так?! Нет, так нельзя ни с кем. Но я особенно остро реагировала на несправедливость и несовершенство мира.
Я пулей вылетела из школы и до вечера просидела в дальнем углу парка, периодически срываясь на рев. В голове набатом звучали строчки, которые высмеял Марк.
Дома я заявила, что больше в школу не пойду. И на мое счастье, наутро проснулась с температурой и ощущением, что меня перепутали с ковром и в несколько рук колотили выбивалками. Оказалось, корь. И я три недели просидела дома, зализывая душевную рану. Не представляю, как бы я справилась, если б не болезнь.