Я присела на один из стульев, он предупредительно скрипнул и начал медленно разваливаться. Я резко вскочила. Кот потянулся и зевнул. Дверь кабинета А. Накорню, нотариуса, открылась, оттуда вышел унылый высокий худой мужчина лет пятидесяти, равнодушно скользнул глазами по моему лицу и вдруг посмотрел внимательно — словно мы уже встречались и он знает обо мне что-то совсем малоприличное. Я выдавила улыбку, а он повернулся ко мне спиной и заскрипел лестницей. Кот еще раз зевнул, выгнулся арочкой и лег на бок. Дверь кабинета снова распахнулась, и симпатичный молодой человек приветливо произнес:
— О, мой первый клиент! Заходите, мадам.
— Я по поводу завещания.
— Завещание, отлично, присаживайтесь, мадам…
— Мадемуазель Бриссон. — Я с опаской присела, памятуя о стульях в приемной.
А. Накорню, нотариус, вытащил из стола какие-то бланки и вопросительно посмотрел на меня. Признаюсь, я с трудом выдержала его взгляд, окончательно оробев от показавшейся мне в ту минуту полной нелепости своего намерения.
— Знаете, мадемуазель Бриссон, вы мой первый клиент, — радостно сообщил он и доверительно добавил: — Я только что купил эту контору у ее бывшего владельца.
— Он только что вышел от вас такой грустный, — заметила я, чтобы сказать хоть что-то.
— Нет, это был мсье Зигрено — работник прежнего хозяина. Он, видите ли, рассчитывал, что патрон сделает его компаньоном, а затем передаст ему контору. Но тот не оправдал его ожиданий. А мне стало жаль старика Зигрено, тем более что он в курсе всех дел, я и предложил ему работать на меня. Между прочим, мадемуазель Бриссон, наша контора имеет древние традиции. Я покажу вам одно курьезное завещание, которому по меньшей мере полтысячи лет. — Он вытащил из сейфа какой-то ларчик. — Представляете, невероятное наследство, замки по всей Франции, а наследник все не объявляется…
— Разве завещание не является конфиденциальной информацией? — скрывая смущение, спросила я учительским тоном.
Он растерялся и сунул ларчик на место.
— Вы правы, глупо создавать себе рекламу таким способом. Так что вы собираетесь завещать? Дом, землю?
— У меня нет дома. — Я снова ощущала себя виноватой.
— Значит, акции и ценные бумаги?
— У меня нет акций…
— Коллекцию, драгоценности? — Он явно старался мне помочь. — Фамильные реликвии?
— Да, — облегченно выдохнула я и дерзко показала на свои серьги, — бабушкины…
Такой реакции я не ожидала!
— Они действительно ваши? Обе? — Он смотрел на меня так, как если бы это были не серьги, а два лично мною прирученных дракона.
— Серег всегда бывает две…
Он кинулся к сейфу и снова извлек ларец.
— Он же принадлежит вам, мадемуазель Бриссон, как вы узнали, что он в моей конторе? Зачем шутили со мной, зачем придумали какое-то собственное завещание, когда пришли за этим? — А. Накорню, нотариус, явно обиделся. — Как же я сразу не догадался, услышав вашу фамилию Бриссон! Ведь когда-то замком Шенонсо владела Катрин Брисоне, ничего удивительного, что за столько веков фамилия несколько изменилась… Простите, а как ваше имя, мадемуазель Брисон… е?
— Катрин, честное слово. Но при чем тут мои серьги и ваш ларец с замками по всей Франции?
— Мадемуазель де Брисоне, ах, мадемуазель де Брисоне! — повторял он, протягивая мне свое сокровище.
В крышку ларца была вставлена фигурка — точная копия моих серег, а внутри лежал пергаментный манускрипт. Он выглядел таким древним, что я побоялась взять его в руки. Но нотариус ловко развернул его на столе и сбивчиво заговорил:
— Видите, верх пергамента совсем истерся и имя составителя завещания разобрать уже практически невозможно, но совершенно отчетливо читается, что вручить его следует тому, кто предъявит хранителю, то есть мне, два таких же знака, как на крышке ларца. Вы и есть тот человек! И вы, мадемуазель де Брисоне, — ему очень нравилось называть меня именно так, — насколько я понимаю, наследуете замок завещателя со всеми его сокровищами! Видите ли, мадемуазель де Брисоне, тестамент, то есть завещание, составлен на латыни, и мои скромные школярские познания позволили мне сделать его перевод на современный язык. Не сочтите дерзостью, благородная мадемуазель де Брисоне, я предложу вам мой весьма посредственный перевод сих строк… То есть сих сохранившихся строк, некоторые, изволите видеть, не пощадило время…
Мне сделалось ужасно смешно от его перехода к высокопарному стилю, но я милостиво кивнула и услышала такие вирши: