— Может, еще как может, — я пристально посмотрел в его открытое лицо, сейчас нахмуренное. Похоже переживал искренне и если и воровал, то очень умеренно, так, что на итоговом состоянии казны это точно не отразилось. Вот тот человек, на которого я могу в случае чего положиться. Скорее всего. Но, может быть, и нет. Я понятия не имею, чью сторону занимал Миних. Он всегда был себе на уме, и о чем он думает прямо сейчас, не стоит даже и гадать. Но, все же нужно посмотреть на его реакцию. Если он справится, если я переживу этот год, если… Как много этих «если», но задел на возможное будущее необходимо создавать прямо сейчас.
— Нам нужен флот, — упрямо сжав челюсти повторил Миних. Он понимал, что с одной стороны момент не слишком подходящий, но с другой, когда и где он мог еще застать императора одного и в настроение «делайте, что хотите, только оставьте меня в покое», а не окруженного сворой друзей сердешных, шепчущих на ухо, что де, ну его флот, поехали лучше на охоту, и вообще кутить? Поэтому он решил не сворачивать с полдороги, даже, если окончательно испортит отношения с государем. — Ладожскому каналу нужен флот. России нужен флот! Любой, но позарез!
— Денег нет, — так же упрямо ответил я, внезапно поняв, что, даже, если деньги и были бы, я все равно ответил бы: «Нет, денег нет». Мне очень было нужно убедиться: отступит, или нет? Будет думать, как выкрутиться из ситуации, или тупо вернется в Петербург, ждать, когда на него блага со стороны государя-императора свалятся? Мы почти минуту боролись взглядами, и я одержал свою маленькую первую победу — Миних первым отвел глаза и задумчиво вперил их в окно, наблюдая, как я недавно, за застывшем в искристом снежном великолепии парком. Воцарилась тишина, которую хотел было прервать Остерман, но, встретившись с моим шальным взглядом, проглотил то, что вертелось у него на языке. Наконец Миних снова перевел взгляд на меня.
— А если… — Он запнулся, но затем решительно продолжил. — Если я изыщу деньги?
— Тогда они ваши, — я сел прямо. — Если, Христофор Антонович, ты изыщешь необходимые на строительство средства, то, вот вам крест, ни одна копеечка не уйдет на сторону, все будет вложено в корабли, стройте свой флот речной, морской, да хоть «Титаник» отгрохайте, чтобы он полностью Ладожский канал собой занял, прости Господи, что вслух подумал, ни словечка против я не скажу. Вот, Андрей Иванович будет свидетелем наших с тобой договоренностей.
— Тита… Что? — Миних недоуменно переглянулся с Остерманом, который только плечами пожал.
— Да корабль огроменный, чтоб как титан среди кораблей был, — вздохнув, перевел я непонятное слово. Нужно следить за языком, хоть они и иностранцы, но тоже могут что-то заподозрить. Я же сюда как раз приехал учиться говорить, как никак.
— Над этим, конечно, можно порассуждать на досуге, но не ко времени пока. Да и зачем такой корабль вообще нужен? — Миних расслабился и даже позволил себе развалиться в кресле. Дело было сделано, обещание, хоть и не слишком надежное, Петр уже нарушал данное слово неоднократно, получено. Раз не отказался на этот раз категорически, то в любом случае можно будет дожать, а значит можно порассуждать на отвлеченные темы, пока не выгнали. — Скажи, государ мой, когда Витус Беринг вернется с победой над льдами северных морей, что ты намерен будешь предпринять?
Что-что, Аляску к рукам прибрать, и никаких продаж и сдач в аренду, самим пригодится, что же еще? Но вслух я ничего подобного не сказал, лишь развел руками.
— Не знаю пока, Христофор Антонович. Беринг еще не вернулся, откуда нам ведомо, что за вести он привезет? Кабы и нет там ничего, кроме льдов непроходимых. Как вернется, так и спросим, а там и решать будем, что с его ответами делать.
— Сие речь не мальчика, но мужа, — Миних поднял палец вверх, впервые с некоторой долей уважения посмотрев на начавшего вроде бы взрослеть императора. — Да простит меня государ император, но горе пошло тебе на ползу. Великая княжна смотрит на тебя с небес и гордится.
— Я бы очень хотел в это верить, Христофор Антонович, очень сильно хочу в это верить, — я печально улыбнулся и повернулся к Остерману. — Андрей Иванович, а ты пошто сидишь, словно не родной? Тебе и сказать на вести Христофора Антоновича нечего что ли?
— Я бы сказал, что ты начал взрослеть, государь Петр Алексеевич, — Остерман отвесил мне легкий полупоклон. — И я от имени Верховного тайного совета могу выразить надежду, что по истечении глубокого траура, ты намереваешься снова посещать наши заседания без различных отговорок и оглядок на кого бы то ни было? — я кивнул, почему бы и нет? Посетим, послушаем, о чем они там заседают. — Это ошень, ошень радостная весть.