Она расчертила таблицу, в которой объединила имена всех тех, кого так или иначе считала связанными с событиями 31 декабря. Достоверно известно ей было не много и не обо всех, включенных в изначальный перечень заслуживающих особого внимания, но это уже была хоть какая-то почва. Анета надеялась, что так найдет отправную точку и проследит направление проводимого Геленой расследования, а так — придет и к пониманию того, кто мог быть к этому причастен. Для начала ей было нужно заполнить пустующие графы под именами Штепана Блажека и Хансля Бирмана.
В оговоренное время она появилась у стекляшки офисного здания, несколько этажей которого занимала редакция «Сегодня». Тут в центральном холле находился кафетерий, и за одним из его столиков Анета Блага примостилась с лэптопом и свежим номером газеты в ожидании Вита Элинека. Он опаздывал. Через первую страницу ежедневного издания тянулся громадный заголовок: «Убита журналистка. Такова цена чешской свободы прессы?». Анета раскрыла газету на содержащей основную статью странице, и оттуда ей мягко улыбнулась Гелена. В углу черно-белого снимка значилась мелкая подпись «Фото предоставлено редакцией журнала «Файненс Нью Юроп». Она пробежала текст глазами, и выяснилось, что кроме фотографии Эрик Фолькман не предоставил обратившейся к нему прессе совершенно ничего. Репортаж лишь сообщил сухие факты о смерти Марешовой и привел краткое описание её деятельности, но в большинстве своём наводил примеры подобных резонансных дел в самой Чехии и соседних странах и рассуждал над понятием свободы слова и журналистской неприкосновенности. Цитата главреда «Файненс» была жидкой и неинформативной: «Мы подозреваем, что причиной убийства Гелены мог стать материал, над которым она в последнее время работала, полиция разрабатывает эту версию среди прочих. Но состоянием на сейчас нет достаточно доказательств, чтобы утверждать что-либо. Журнал ведет собственное расследование».
Анета фыркнула и торопливо отложила газету, с пятнадцатиминутным опозданием появился Вит Элинек. Это был невысокий сухощавый мужчина с крючковатым носом и длинными масляными волосами, собранными в тугой хвост. Он оказался совершенно бесполезным. Утверждал, что выложил в своих статьях всю известную ему информацию и ничего более сообщить Анете не мог; пытался выведать причину её интереса к этой теме: для кого она собралась писать, почему смотрит на произошедшее под другим углом и с чего её вдруг интересуют именно эти люди, а не двое других погибших или кто-либо из получивших увечья. Какое-то время они забрасывали друг друга вопросами и отговорками вместо ответов, а затем Вит скосил взгляд на лежащую между ними неловко сложенную газету. Он подвинул её к себе и постучал пальцем по заголовку «Убита журналистка».
— Ты нашла связь, да?
Анета растеряно промолчала, и он воспринял это за согласие.
— Ну же, Блага, мы можем объединиться и работать вместе.
— Работать вместе? — переспросила она, морща лоб. — Ты говоришь, что у тебя в запасе уже ничего не осталось. Всё опубликовано.
Вит Элинек щелкнул пальцами перед её лицом.
— А ты говоришь, что не пишешь об этом.
— Выходит, мы оба врём, — подытожила Анета. Она сунула газету на клавиатуру лэптопа, резко его захлопнула и встала из-за стола. Она злилась на себя за эту нелепую оплошность. С чего она вдруг решила, что журналист — пусть даже с того же отдела той же газеты — станет так запросто распространяться о собранных им данных? Повинуясь своему инстинкту, Вит, конечно, уцепился за подозрительно пристальное внимание к, казалось бы, исчерпавшей себя теме, и теперь он и сам намеревался копнуть в заданном направлении. Анета торопливо шагала к выходу и не понимала, что именно её задело: то, что она не приблизилась к цели — раскрытию убийства Гелены; или то, что почти эксклюзивная взаимосвязь — доступная только журналу «Файненс» и полиции — теперь была известна другому журналисту, возможно, опережавшему её на шаг, и представленное ею расследование не окажется уникальным?
========== Глава 4. ==========
Вопрос состоял в том, что делать дальше, и Анета решила, что перестать трусить и взять себя в руки. Она позвонила родителям Гелены, и после короткого обеда, за которым разослала несколько электронных писем, отвечая на посыпавшиеся на неё вопросы их общих с Марешовой знакомых и направляя в «CNR Mining Group» запрос на получение комментария, отправилась в Миловице. В этом городке неподалеку от Праги жили родители Гелены. В их доме было скорбно тихо. Анету встретил отец семейства, тщетно пытающийся отобразить вежливую улыбку, провел её на кухню, где приглушенным голосом по телефону разговаривала секретарь редакции «Файненс», и поторопился удалиться к супруге.
Блага и администратор журнального офиса провели какое-то время за чашкой кофе, шепотом обменявшись бессмысленными репликами о внезапности случившегося, а затем взялись за тягостную процедуру организации похорон. К ним несколько раз спускались родители Гелены, пытаясь быть гостеприимными хозяевами, но это неизменно заканчивалось слезами матери, а Анета и секретарь засиделись допоздна, так что вскоре Марешовы затихли в своей комнате, успокоились и, похоже, уснули.
Когда Блага и офис-менеджер «Файненс», вызвавшаяся подвести на своем крохотном двуместном автомобиле, вернулись в Прагу, уже наступило воскресенье, пятнадцатое января. Город был пустынным, темные улицы и желтоватые фонари обволакивали рваные клочья сизого тумана, на земле и деревьях осела изморозь. Часы показывали начало второго ночи. Весь вечер в доме Марешовых и всю дорогу Анета одергивала себя за порывы выведать информацию о происходящем в редакции и проведенной Геленой работе, ведь это было неуместно и едва ли дало бы результат. К её успокоению машина свернула на Польскую улицу прежде, чем любопытство и нетерпение взяли верх над благоразумием и совестью, и Анета коротко поблагодарила, попрощалась и торопливо вышла.
Она глубоко вдохнула морозный воздух и подняла взгляд на дом. В двух окнах четвертого этажа горел свет. Сердце Анеты гулко ударилось о ребра и замерло. Когда утром она уходила из дому, ей не было необходимости включать лампы, а раз так — она и не могла забыть их выключить. Она предприняла слабую попытку успокоить себя тем, что последние два дня была сама не своя и потому ручаться за свои действия и ясность воспоминаний не может, но колючий ветер задул под не застегнутое пальто тревогу, и Анета мелко задрожала. Первым порывом было вызвать полицию, и она выудила из кармана телефон, но, набрав экстренный номер, остановилась. Что она скажет диспетчеру: в моей квартире, пустовавшей с полудня, горит свет? Уверена ли она в самом деле, что к ней кто-то пробрался?
Анета ответила себе в уме: нет. Сильно — до побелевших костяшек и подергивания пальцев — зажав телефон в кулаке, она перешла дорогу и шагнула в подъезд. Это было просторное помещение с высокими потолками, подвешенными к стенам светильниками и выложенным каменной мозаикой светлым полом. Каждый звук здесь отдавался громким эхо, и Анета, прикрыв за собой массивную деревянную дверь, замерла и прислушалась. В столь поздний час стояла полная тишина. Похоже, если кто-то и пробрался к Благе домой, он или ушёл вовсе, или притаился внутри квартиры. Собравшись с духом, Анета стала подниматься, стараясь ступать совершенно беззвучно. На пролете между вторым и третьим этажами её испуганным «мяу» встретил вжавшийся в угол пушистый комок.
— Петрарка? — ошеломленно выдохнула Анета, и кот, боязливо пригибаясь к полу и поджав хвост, посеменил к ней. Кто-то не просто включил в её квартире свет, но и оставил нараспашку двери. Уговаривать себя, что происходящее не является тем, чем кажется, становилось опасно. Анета не совсем понимала, кому и что могло понадобиться у неё дома, а главное: почему? Если это было связано с Геленой, то как они вообще вышли на Благу? Ведь она толком ничего не нашла, а о том, что удалось узнать, никому не сообщала. Но как бы там ни было, подниматься на четвертый этаж, встречаться лицом к лицу со взломавшим её жилище и задавать ему — или им — эти вопросы, она не собиралась. Потому сгребла кота в охапку и прожогом бросилась вниз, набирая полицию.