--Будет смешно, если в нем магазины к винтовке, - скрюченным пальцем тыкаю в пакет и все же смеюсь, скрипуче перекрывая посвист ветра.
Мне не отвечают и я оглядываюсь, потому что вспоминаю, о том, что надо идти. Идти самому и поднять на ноги девчонок, иначе мы останемся здесь навсегда.
Революция с ее жестокими боями, морскими десантами миротворцев, ночными налетами, постоянными зачистками стерли даже память об отдыхающих. Давно закрылись пестрые зонты летних кафе и лишь ветер гоняет какие-то обрывки по грязному песку в разводах мазута. Пытаюсь понять где мы, и память услужливо подсказывает: Ридльсбрюк - рабочий пригород столицы. Вот почему видны у самого берега громады девятиэтажек.
--Встаем! - ору я.
Вместо крика выходит что-то похожее на стон. Но Каролина послушно возится в песке, пытаясь стать на колени. Оказывается просто подняться на ноги совсем не так просто - онемевшее, застывшее от ветра тело слушается плохо, но распрямляюсь - назло всему. И целую вечность - бесконечность, наполненную свистом ветра и ударами снега с дождем в лицо, тяну на ноги Каролину. Когда ее лицо оказывается напротив моего, говорю прямо в мутные, подернутые дымкой усталости глаза:
--Идем к тем домам, иначе хана!
Подталкиваю ее и несколько секунд наблюдаю, как бредет, качаясь по песку фигурка с всклоченными мокрыми волосами, идет, таща в руке дурацкий пакет с неизвестным содержимым, все что осталось от запасов в нашем суденышке... Мир праху его.
Теперь нужно поднять Элинку... Тащу ее под мышки, пищит что-то, машет ручкой... Падаю на колено прислушиваюсь, надо понять, что она хочет сказать:
--Я не могу... Бросьте... меня...
Мать ее в зад! Без мелодрам эти дуры не могут.
--Ах ты, сука, подстилка герцогская, - рычу ей в глаза, - о детеныше вспомни! - хватаю ее, и с трудом распрямляюсь.
Ее тело в моих руках напрягается и мне становится легче.
--Молодец, девочка, давай... тихонько! - когда она делает первый шаг, тяжело опираясь о мой локоть, я понимаю, что игра продолжается...
Когда-то мне нравилось бродить по дюнам, поросшим жесткой травой, нравилось убегать от волны и трогать холодный податливый песок... Какой же я был дурак! Мы тащимся, оскальзываясь на промерзлом песке... Идем целую вечность. Я волоку на себе измученную беременную женщину, стараясь не терять из виду свой маячок - ковыляющую в струях снега и дождя Каролинку. Мы идем... Где-то во Вселенной вспыхивают и гаснут звезды, извергаются вулканы на Южном материке, гибнут люди... Совсем рядом, в том аду, из которого мы выбрались, чтобы попасть в другой - ад холодного ветра, мокрой тяжелой одежды и легких, которые не хотят вдыхать воздух. А мы идем, идем, идем... Когда под подошвой вместо песка оказывается надежная твердь асфальта, я становлюсь первооткрывателем, после долгого путешествия через моря, ощутившего надежность земли. Когда же нас прикрывает от стылого ветра громада высотки до меня доходит - я король мира. Я выживу!
Такие странным образом почти не тронутые квартиры попадались мне и на той, нашей, войне. Все выглядело так, будто хозяева выскочили на несколько минут и непременно вернутся обратно. Кто знает, возможно так оно и было. Вот только вернуться хозяину оказалось не суждено. Мне даже не приходится выламывать тонкую дверь квартирки на третьем этаже (третий потому что на первых двух окна не уцелели) - она приглашающе полуоткрыта. Ну да - рабочие кварталы, тут и красть нечего. В крошечной прихожей, на аккуратной циновочке с трогательной надписью "для обуви", кучки кошачьего помета... Ненавижу котов.
Затаскиваю Элинку прямо в спальню. Пустая комнатка, только огромная кровать, аккуратно накрытая чехлом, да скатанный палас в уголке - хозяева надеялись вернуться, молодожены какие-нибудь... Прежде чем дать женщине присесть на кровать, сдираю покрывало на пол. Проклятые коты.
Элинка плюхается на кровать и сразу съеживается, засунув руки между колен. Ну что за дура!
Сбрасываю с плеч мокрый бушлат. И начинаю сдирать с нее одежду - бушлат, напитавшийся влагой толстый свитер... Рубашонка какая-то. Шелковая? Бабы все-таки дуры... Опрокидываю ее на спину. Разбухшие, промокшие влагой башмаки не хотят сниматься, мои неповоротливые замерзшие пальцы не гнутся - шнурки превращаются в неразрешимую задачу... Рву ботинки с силой и сдираю их вместе с носками. Синие замерзшие ножки, со скрюченными пальчиками - золотой лак на ногтях. Бабы точно дуры... Начинаю вытряхивать ее из ватных камуфлированных штанов.
--Не надо, - ноет.
--Надо! - отрезаю я и ору:
--Каролина иди сюда!
Острые ногти Элинки царапают мне щеку, с недоумением смотрю на нее... А ничего - отживает, вон глаза блестят, уже не похожа на умирающую...
--Ты чего? - интересуюсь.
--Не надо! - шипит она.
Тут до меня доходит и меня пробивает смех, тяжелый перемешанный с кашлем смех. Смеюсь и кашляю - кашляю и смеюсь. А эта дурочка еще прикрывает полную грудь... Сквозь кашель выдавливаю:
--Дура! - и снова кашляю.
В комнатку, вваливается Каролинка и тоже хлопает глазками.
--Раздевайся! - хриплю ей я, - снимай всю одежду и с подруги сними эти кружева имитирующие трусы...
--Комодом нужно дверь... - начинает она.
--Раздевайся и растирайте друг друга! - раздраженно повторяю я.
--Как растираться? - точно - бабы дуры, даже самые умные из них.
--Как лесбиянки! - устало бросаю я и выхожу из спальни.
Тяжеленное трюмо немножко отодвинуто от стены. Наивная Каролина пыталась загородить дверь. Бессмысленно, если за нами придут баррикада нам не поможет. Просто прихлопываю дверь. Что же я хотел? А! Ногой распахиваю двери в зальчик. Типовая стенка с какими-то книжками, диванчик... Ура! Да здравствует мещанство - на двух стенках висят ковры, торопливо сдираю один за другим. Второй почему-то повешен на дрыне, этим дрыном мне пребольно достается по ногам... Ругаясь и раня пальцы о гвозди, отдираю ковер от доски и тащу оба ковра в спальню.
Сваливаю охапку ковров на край кровати и у меня перехватывает дыхание. Девчонки выполняют мою инструкцию, растянувшись валетиком тщательно мнут друг другу ноги - молодцы конечно, но... Нет просто молодцы - вижу какие-то мятые наволочки на полу - догадались вытереться. А подружка у герцога ничего, округлившийся животик ее не портит, как и крупные соски... Нда... От такого зрелища вспоминаю, что я мужчина, сжавшееся от холода "достоинство" неприятно ноет в мокрой глубине штанов.
"Как бы всю жизнь потом фальцетом не петь", - проскакивает угрюмая мысль, а я накидываю на девчонок толстые шкуры пропыленных ковров.
--Растирайтесь активнее! - взбадриваю девушек, а сам обшариваю комнату взглядом.
Где-то должны хозяева держать свое барахло? В спальне пусто и я снова вываливаюсь в зал. Распахиваю первую попавшуюся дверцу стенки, и мне на голову валится толстенный фотоальбом. Глянцевые яркие отпечатки чужой жизни высыпаются мне под ноги и я топчу их, распахивая шкафы и шкафчики. Бинго! Полный ящик какого-то тряпья и два одеяла. Волоку все в охапке, и тоже бросаю на постель.
--Так, Мика, раздевайся и ныряй сюда, - командует Каролина окрепшим голосом.
--Сейчас, - я вытаскиваю из кармана валяющегося бушлата, револьвер и коробку с патронами.
Руки совсем онемели, пытаюсь отжать защелку барабана - не поддается.
--Дай сюда! - говорит Элинка, от изумления отдаю ей пистолет и коробочку с патронами.
Пока девчонка уверено перезаряжает револьвер выбросив намокшие патроны, я с облегчением скидываю мокрую одежду, почти не чувствуя замерзшее тело ниже пояса. Представляю как это все будет болеть когда начнется отходняк...