Хасан секунду-другую подумал и сказал:
- Что ж. От клыков времени не уйти. Ножницы Манийи рядом с каждым из нас. Что будет, то будет.
И взялся за телефон. Через полчаса ванна и все емкости были завалены льдом, привезенным производителем мороженого. Вслед за ним приехал Аббас с дымящимися шкурами, свалил у двери. Хасан посмотрел на сморщившееся от отвращения лицо Тайменева и велел убрать шкуры вниз.
То и дело проваливаясь в забытье, Николай слышал журчание льющейся воды, хруст перемешиваемого льда. Аббас с Хасаном поднимают его, ведут в ванную. Там стоят два полных ведра. Николай окунает палец и показывает, как лить. Аббас в ужасе отворачивается.
Шум падающей на голову воды. Холод сменяется жаром, его завертывают в простыни и одеяла. Аббас вздыхает, шепчет молитвы. Хасан молчит, каждые десять минут щупает пульс. Через два часа все повторяется.
Вот Хасан всплескивает ладонями, открывает бар, хватает первую же бутылку, пьет прямо из горлышка.
Ни испуга, ни хмурости в лице и голосе его больше нет, только удивление и восхищение.
- Ай-яй-яй! Если бы сам не видел, сам не помогал, не поверил бы. Ведь я попрощался с тобой, дорогой Николай. И думал, что скажу Фахри Ахмаду? Но Манат еще...
- Кто есть Манат? - полюбопытствовал Тайменев, чувствуя возвращение сил. Пульс пришел в норму, только температура потряхивала.
- О, гибель каждого предопределена. Она в руках Манат, богини судьбы. Ножницы ее беспощадны, путы ее не разорвать...
- Впервые слышу о такой богине, - заметил Тайменев и неожиданно громко спросил Аббаса, - Где моя сумка? Как я мог забыть!
Аббас нашел сумку и положил в руки Николаю. Он нашел сверток и развернул. Все на месте. Выбрал самый большой кристалл мирры и бросил в рот. Хасан и Аббас наблюдали за ним в немом замешательстве. Нечасто им приходилось видеть ладан и мирру, да в таком количестве!
Дважды за вечер этот русский поражал их восприятие. А Тайменев тщательно пережевывал горьковатый комочек, мысленно благодарил дервиша Тахара.
- Где же она сейчас, Манат? - почти бодро спросил Тайменев.
Хасан обрел дар речи не сразу, прикованный взглядом к развернутой тряпочке с белыми и коричневыми кристаллами.
- О, она жила среди нас еще во времена Билкис, царицы Савской. Потом ее не стало. Царь Сулейман переменил жизнь Йемена. Пришла истинная вера. Но все-таки судьба осталась! Ты счастливый человек, Николай. Тебя коснулась Манат и ушла, сняв путы, убрав ножницы, готовые сомкнуться.
Еще одно превращение: Хасан стал многословным, живым; куда только делся его мрачный вид. Видно, и на самом деле Манат посетила комнату.
- Ведь ты мог и не вспомнить о воде, - Хасан был задумчив, сосредоточен, - Как не сразу вспомнил мирру. А вопрос остается! Как такое могло случиться? В моем закрытом доме... Большая загадка.
- Хасан! - слабость потихоньку отпускала Тайменева, - У тебя рука врача-профессионала. Когда ты успел научиться? Я очень благодарен за помощь. Если бы не ты...
- О! Я был так испуган. Врачом сегодня ты сам стал для себя. Я, - ассистент, не больше. Но ты не слышал... Я дипломированный терапевт-кардиолог. Несколько лет практики...
- И что же? Потом?
- Потом я не смог спасти жену и сына. Сначала неправильный диагноз. Потом не нашел нужных лекарств. Кому нужен врач, не способный помочь близким? И я понял: здоровому доктор не нужен, а больному помочь не в силах. А вот сделать здорового больным, а больного мертвым, - это мы можем. Чем больше больных, тем нужнее медицина.
Вновь в комнату вошел Аббас, нервно курсировавший по этажам. Хасан предложил ему успокоиться и занять один из стульев.
- Дверь заперта? Хорошо, - Хасан продолжил исповедь, - Когда ко мне пришло горе, меня поддержал один человек. Фахри Ахмад. Узнав, чем он занимается, я предложил свою помощь. Так изменилась моя жизнь. И, надеюсь, Хасан приносит какую-то пользу.
Тайменев не мог придумать, чем отвлечь Хасана от мрачных воспоминаний.
- Мне не приходилось близко сталкиваться с врачами. Но всегда был уверен: без них нельзя.
- Можно! Еще как можно! - воскликнул Хасан, - Вся медицина стоит на двух основаниях: таблетка и скальпель. Остальное не в счет. Засоряем организм, отсекаем части. И это, - лечение!? После любого врачебного вмешательства жизнь пациента сокращается, впереди его будут ждать страдания, которых могло и не быть.
- Как же так? Тогда что делать? - спросил Тайменев, думая, что личная трагедия привела человека и к разочарованию в профессии, и к изменению характера.