Она в неподдельном испуге прислонилась к нему плечом, по-детски умоляющим взглядом посмотрела снизу вверх.
- Понял. Утверждается. Тогда сюда, где холодильник. Они знают, что я сплю здесь и не очень отваживаются заглядывать в эту комнату. Оружие всегда рядом.
Он потянулся к швабре в углу.
На принятие душа Хиларии понадобилась минута, - она вернулась с влажным еще лицом и со страхом в глазах.
- Там форточка и кто-то снаружи царапается. Я боюсь!
Он весело рассмеялся и подошел к ней.
- Это с непривычки. Первую ночь мне тоже было жутковато. Не бойся, я же рядом.
Он взял полотенце из ее рук и легким прикосновением осушил ее лицо.
Хилария спряталась под одеялом, оставив только нос.
"Какая же она маленькая и беспомощная, - удивился Тайменев, - И одна в такую дорогу, когда здесь столько творится всего... Нельзя ее отпускать от себя ни на шаг. И Пол, помнится, говорил на прощание о том же".
Он притушил лампу на тумбочке, разделяющей кровати, снял одежду и укрылся простыней. Затем нажал кнопку, выключил лампу. И тут же услышал испуганный шепот:
- Ник, включи!
"Сколько же ей лет? Она испугана, как маленькая девочка. Не стоило рассказывать о скорпионах, пауках и змеях. Что-то я совсем огрубел на орденской службе, как дикий рыцарь-крестоносец. Что теперь делать? А тут еще мое невоспитанное Я, тянется к ней, прямо сил нет".
- Ник, убери тумбочку и поставь свою кровать поближе к моей...
Николай поднялся, убрал тумбочку в сторону, передвинул кровать, включил верхний свет, осмотрел все углы и подкроватное пространство. Везде было чисто. Выключил свет и вошел в аутотренинг, чтобы сбросить напряжение и поскорее заснуть. Близкое дыхание Хиларии действовало как сильнейший раздражитель. Расслабиться никак не удавалось. Поняв наконец, что уснуть не получится, он тихо спросил:
- Лари, как ты?
- А я думала, ты уснул, а я так и умру в страхе одна. Сейчас расскажу...
Простыня невесомо поднялась и опустилась на мрамор пола. Теплые ладони коснулись его лица.
- У меня нет никакой силы воли... Я не могу без тебя ни одной минутки... Потому мне страшно. Я боюсь, что все мне снится, что завтра я снова останусь одна в ожидании твоего звонка. Разве ты не знал?
- Нет... Не знал... Не знал ничего. Себя не знал.
- А теперь знаешь?
- Теперь я тоже боюсь... Что это сон... А когда наступит утро, я возьму швабру, вымету нечисть и буду готовить себе завтрак. А на улице меня ждет машина, и надо ехать в пустыню, в горы. И непонятно, зачем.
Хилария проскользнула под его простыню, прильнула к нему всем телом, от кончиков пальцев рук до кончиков пальцев ног. Если бы она захотела свернуться клубком, то смогла бы поместиться вся на его груди.
Руки ее обхватили его голову, губы коснулись закрытых глаз.
- Я когда увидела тебя впервые... Ты стоял у окна, мимо тебя летели лучи, но ни один до тебя не дотронулся. Это был плохой свет, и тебя он не коснулся. С той минуты ты всегда рядом со мной... А я?
- И ты... Просто у меня все не так получилось. Надо было возвращаться. А потом - новая работа. Я совсем запутался...
- Мы распутаем с тобой. Вдвоем. Так ведь? Или как?
"Все, - решил Тайменев, - Сейчас и навсегда мне ничего больше не надо. Только то, что есть. Я теряю себя без сожаления, с радостью. Впервые в жизни мне ничего не жаль. Пусть все летит в тартарары. Я хочу только стать Фаустом, остановить мгновение и обменять его на вечность".
Самое главное он видел сердцем: она испытывает то же самое, в тех же образах. И почти в тех же словах. Его ослабевшие было руки сомкнулись, Хилария вздрогнула и, прижавшись к нему что было силы, прильнула к его губам. Николай понял, что вот-вот потеряет сознание. Он никогда не думал, что от прилива счастья можно потерять сознание. В голове все закрутилось вихрем, и он не знал, через сколько секунд или минут стал вновь соображать.
Выходило, что не было в жизни у него женщины. Весь его опыт оказался самообманом, и не найти теперь в памяти ни имен, ни лиц.
Есть у него одна женщина, не было других и не будет других, будет только она. А если ее не будет, - не будет никого. И ничего. Без нее вселенная потеряет значение, исчезнет. Так же, как для нее без него. В этом мире они немыслимы в единственном числе, ибо не было его, числа единственного, оно получилось только сегодня от сложения двух малых чисел.
И отныне имеется для них мера любви, мера искренности, мера правды и откровения. Она - для него, он - для нее.
Тела их слились. У Николая снова закружилась голова. Он вдруг увидел, как самолет, взлетевший с аэродрома Таиса, падает вниз вместе с ним, пронизывая в падении скалы, горы, всю твердь земли.