Мощный корпус судна, стометровой длины и сорокаметровой ширины, слегка подрагивал, словно сбрасывая напряжение изматывающей ночной тряски в открытом океане. Дрожь через металл и пластик многочисленных переборок доходила на верхнюю палубу ослабленная, приглушенная, но заметно мешала одинокому пассажиру рассмотреть какие-то очень важные детали на проплывающих мимо берегах: он то прищуривал в тяжелых веках зеленоватые глаза, то отступал от фальшборта на шаг, стараясь не дотрагиваться до него. Когда же руки касались окрашенного металла, он их тотчас отдергивал, сопровождая движения гримасой неудовольствия.
По правому борту тянулись к югу темные серые скалы, круто обрывающиеся в полосу прибрежной пены; кроме каменных неприступных обрывов остров надежно защищали невидимые глазу подводные рифы. Пенистая ломаная линия штрих-пунктиром почти точно повторяла очертания побережья, дополняя общее мрачное впечатление...
Но солнце уже расцвечивало негостеприимный камень красноватыми, коричневыми, желтыми пятнами; пробуждалось ото сна не только живое, но и неподвижная материя древних застывших камней. Вот поднялась в небо трехглавая вершина горы - остаток некогда могучего вулкана. От основания исполинского трезубца к подножию тянулись, отделяя небо от земли, зеленые языки. Зелень в рассветных лучах выглядела удивительно сочной и упругой. Вонзившаяся в светлеющее небо гора уходила за корму, когда на верхнюю палубу поднялся человек с индусским фиолетово-коричневым загаром, круглым тугим брюшком, энергичный и быстрый. Приблизившись к одинокому туристу, завороженно провожающему взглядом полустертый временем вулканический конус, улыбающийся "индус" правой рукой обнял его за талию, левую протянул к голове и резким движением снял спортивную кепи с большим противосолнечным козырьком.
Голос прозвучал сочно и густо, удачно вписавшись в созвучие шумов пробуждающегося мира.
- Чем занята гордость красной профессуры? - шутливо спросил он, - Прошу информданных для другоцветной части землян, отставшей в развитии от белого человека.
- Горой Катики, - обрадованно улыбнулся шутке "гордость красной профессуры", - Это означает, что мы обойдем остров с юга кругом и можно будет рассмотреть его с моря почти весь. "Хамсин" идет путем Хейердала.
- Поздравляю! В таком случае у тебя двойной праздник, уважаемый профессор Василич Расейский. На лекциях по истории ты сможешь приводить неоспоримые свидетельства очевидца. По сему поводу прошу принять подарок.
Загорелый товарищ "бледнолицего профессора" вынул из кармана шерстяной куртки горсть сверкнувших золотым огнем украшений, оказавшихся принадлежностями парадной морской фуражки, прицепил их к кепи и торжественно вручил собеседнику.
- Спасибо, Франсуа. Видно, ты ночь не спал, добывая это золото, - отреагировал на сюрприз профессор, - Ты настоящий друг. Благодаря такому бесценному подарку дружба Марселя с моим городом, несколько ослабевшая за последнее тысячелетие, вновь поднимется на ранее достигнутые высоты.
Черные усы Франсуа, спускающиеся на подбородок на манер казачьих, затрепетали; маленькие, спрятанные в пухлых коричневых щеках, глазки окружила лучистая сеть тонких морщин.
- Не утверждаете ли вы тем самым, дорогой профессор, что общественность моего родного Марселя менее готова к предстоящим береговым испытаниям, чем научная элита вашего родного Воронежа?
- Не утверждаю. Но предлагаю больше внимания уделить расстилающемуся виду. Такое дважды в одной биографии не повторяется.
- Интересно вы привыкли выражаться, ученые люди. "Дважды повториться не может..." А вот единожды такое может повториться?
Не ожидая ответа, Франсуа весело захохотал, прикрепив к кепи товарища еще один отличительный знак настоящего морского волка.
Тем временем отлив обнажил мокрые острые камни, часто рассыпанные под обрывистым берегом, и тот стал казаться гигантской пастью, истекающей пеной бешенства при виде заморских гостей. Взгляд невольно поднимался к небу в поисках верхней челюсти чудовища, готового проглотить не один лайнер.
После недолгого молчания обретя серьезность, Франсуа задумчиво сказал:
- Мне трудно произносить русские имена. Тайменев Николай Василич.., - "ич" Франсуа сказал очень мягко, с шипением, - Так правильно? И еще труднее мне быть хоть чуточку официальным. Потому я и обращаюсь к истории твоей страны. Она мне понятнее, чем ее сегодняшнее... Но твой любимый остров, так неудачно прозванный именем праздника, меня почему-то пугает. Сегодня... Сейчас... Хочется в его присутствии ощутить себя представителем какой-нибудь силы. Например, министром обороны, и обязательно сверхдержавы. Может быть, произнесение твоего имени как-то усмирит его ярость? Как ты считаешь? А, Василич? Не земля, а феодальный замок!