Проявить фотопленку Тайменеву удалось к завершению следующего дня, занятого с утра прогулками и пляжем; под мудрым руководством Марэна время прошло весело и бестолково.
Почти вся пленка оказалась засвеченной. Но несколько получившихся кадров заставили фотомастера со сложным длинным именем при вручении выполненного заказа посоветовать никому их не показывать. При этом он смотрел на клиента со смесью испуга и любопытства на лице.
Театра теней, как он и ожидал, снять не удалось. Неужели стрела времени летела во сне? Удивительно, что затвор фотоаппарата время от времени включался; как такое получилось, оставалось загадкой, ведь лунатизмом он не страдал. На четырех удавшихся снимках в центре святилища стояла легко узнаваемая статуя. Та самая, что находится за тысячи миль отсюда под надежной охраной в Британском музее. Контур статуи окутывала мощная цветная аура. Изображения радуги и солнца на каменной спине почему-то черно-белые.
Положив снимки на дно дорожного чемодана в пакет с фотографиями лжеаборигена Те Каки Хива, Тайменев задумался. Хорошо, что фотомастер не будет болтать. Излишнего внимания Николаю не надо, и без того хватает опеки. Хранить такие снимки в палатке становилось рискованно; надо бы их передать временно губернатору либо старосте. Они поймут.
Близится завершение отпуска. Пора подводить итоги, а он все больше увязает в трясине необъяснимых событий, непонятных вопросов-проблем. Да, по возвращении домой впечатлений хватит очень надолго. Только вот дом стал казаться столь недоступным, что иногда делается просто страшно.
В последнее время все идет не так. И, самое примечательное, не представляется возможным избежать ненужных осложнений либо как-то изменить происходящее. Совсем непохоже на отпуск. Вроде как он на выполнении особого задания, которое ему объяснить толком не успели. И уехать досрочно нельзя и ничего не придумать!
С пляжной полосы хорошо виден "Хамсин", стоящий на внешнем рейде за искусственным молом. Экипаж готовит судно в обратный путь, завершая присоединение острова Пасхи к морским магистралям. Вскоре сюда можно будет летать самолетами. Пока же остров для Тайменева своеобразная зона без спецрежима и надзирателей. Выбраться отсюда в большой мир можно или на камышовой лодке, - они считаются надежнее прогулочных яхт, - или на проходящей мимо субмарине. Для первого пути у Тайменева не хватало героизма, а что касается второго, расписание прохождения подлодок не было известно. Разве что обратиться за содействием в одну из группировок, Икс или Игрек, есть из чего выбирать.
Остается одно, - занять себя на оставшиеся дни так, чтобы не оставалось времени для переживаний. Самый крутой способ отвлечься: бар-ресторан... Рецепт гениально прост и миллионократно проверен: день максимального веселья, за ним день максимального страдания. Регулярная проверка закона природы, гласящего: чем лучше вечером, тем хуже утром.
Обойти похмельный синдром можно только превращением его в очередное возлияние. И вот так, в новоприобретенном ритме день за днем, день за днем... И не заметишь, как окажешься в родном воронежском наркодиспансере.
Рецепт, к сожалению, не для него. Или к счастью, кто знает. Он и малейшее отклонение от физиологического равновесия, тот же банальнейший насморк, переносит как трагедию тела и духа. А уж похмелье, - и говорить нечего.
Или пойти к Брэйеру, попросить себе секретное задание? Прошу, так сказать, направить меня на передовую невидимого фронта с личным оружием в руках!
Есть еще один интересный вариант: заняться исследованием предметов, источающих ауру. Но для того нет ни соответствующих приборов, ни методики. Разве что взять в медцентре стетоскоп и прослушать пару исполинчиков, вдруг у них внутри что-нибудь да зашевелится.
Куда ни глянь, всюду безвыходный тупик. Суперлабиринт, капкан, а не остров. Прав-таки Ко-Ара-а-те-Хету, губернатор Те-Пито-о-те-Хенуа, Пупа Земли. И прав по большому счету! Надо, надо менять подход к жизни, слишком он у Тайменева технологичен, несмотря на обилие эмоций. Нет ни фантазии, ни элементарной раскрепощенности. Надо же так закомплексоваться в процессе образования-воспитания! Отсюда и барьеры непонимания да бездействия.
В конце концов уставший от бесплодных дум, он решился противопоставить собственному формально-диалектическому способу мышления нечто иное. "Нечто иное", - вот и все, что он пока мог сказать о том новом, которое должно заменить старое в сознании. А оттуда преобразовать жизненную практику. Николай ужаснулся своей героической отчаянности; задачка явно энциклопедическая, а он обычный дилетант в нужных областях.