Отдохнув минуты две и прополоскав рот глотком воды из фляжки, Николай проверил работу фотоаппарата и, решив вернуться в палатку до полудня, без колебаний приготовился к исполнению роли дождевого червя, прячущегося от жары в земных глубинах. Понимая, что придется выдержать неудобства и боль, пока удастся достичь цели, он еще раз проверил крепление обуви, ремней, одежды. В отличие от образцово-показательной пещеры, заботливая украшающая рука "Тангароа" сюда не добралась, его ждали осыпи песка и узкие места. Придется примириться и с обилием царапин от прикосновений к острым камням. В более плотной одежде, предохраняющей от ран, едва ли протиснуться в проход, которые в пещерах острова всюду делались очень узкими и извилистыми. Аборигены Рапа-Нуи никогда не отличались габаритностью, Тайменев рядом с ними выглядел гигантом.
Взяв фонарик в левую руку и просунув его перед головой в качестве дозорного осветителя, Тайменев осторожно пополз вглубь острова Рапа-Нуи, в глубь планеты Земля.
Ползти оказалось труднее, чем он предполагал. Очень быстро Николай на самом деле почувствовал себя дождевым червем, замурованным под толстым слоем укатанного асфальта. В голову полезли дурные мысли, тянущие мрачные ассоциации. Лишенные контактов с внешним миром зрительные анализаторы контурировали странные и страшные образы: ему чудилось, что он ворочается в чьей-то могиле и хозяин ее хватает его то за руку, то за ногу; мелькали призрачными тенями упыри-вурдалаки, издавая непристойные звуки.
Пришлось бороться на два фронта. Враг внешний готовился зажать его в своих внутренностях, не пуская ни вперед, ни назад. Враг внутренний грозил галлюцинациями и потерей ориентировки. Считавший себя достаточно крепким психологически, обладающим всем набором известных морально-боевых качеств, Тайменев удивился собственным реакциям. И не бесконечна же эта извилистая дыра в камне, где-то она скоро закончится большим каменным мешком с драгоценными реликвиями.
Все имеющее начало имеет и конец. Иногда это печально, иногда радостно.
Подземный ход заметно понижался и уводил влево, к северо-западу. Чувства, естественно, могли и обманывать, точная ориентация в таких условиях исключалась.
Крупнозернистый песок, рассыпанный толстым слоем, работал под животом не хуже приличной наждачной бумаги. Отовсюду торчали каменные зубы, норовящие вырвать из Тайменева куски его героической плоти. Он продирался, не обращая внимания на боль. Кровь мешалась с потом, живот горел, расставаясь с очередным слоем кожи, сдираемой живьем. Николай убедился, что у него слоев кожи явно более семи. Ноющие ребра слиплись в единую пластину, как крылья майского жука. Николай Васильевич надеялся, что сильно преувеличивает болевые симптомы и они его не остановят.
Луч фонаря метался впереди, нисколько не помогая обойти препятствия; обойти их было никак нельзя. Шея ныла от напряжения. Тайменев не раз укорил себя, что пошел без страховки, на авось, но понимал, что без поворота на сто восемьдесят градусов, головой назад, обратной дороги не проделать, такое не по силам человеку его комплекции. К цели или к спасению, но путь был один, - все глубже и глубже в нутро подземного змея.
Когда луч ушел в пустоту, не отразившись от очередного изгиба коварного лаза, силы были на исходе. Вывалившись на свободу, Николай прислонился к каменной холодной стене рядом с выходом, испытывая физическое блаженство и приятный вакуум в голове. Через несколько минут осветив себя фонарем, он ужаснулся: спортивный костюм разодран, кожа на животе, груди и бедрах сочится кровью, как влажная губка, когда ее сожмут. К счастью, обошлось без глубоких порезов.
В абсолютной темноте, лишь усиливаемой слабым лучом фонаря, слышались неразборчивые голоса, шелестящие звуками незнакомого языка. Мерцали тусклые искры, метались сгущения теней. Лишенный зрительной информации, Тайменев воспринимал часть мира, обычно остающуюся за пределами сознания. Отражение мира, сузившись в одном месте, расширилось в другом. Наряду с этим обострилось ночное зрение. Недоставало чего-то очень малого, чтобы видеть лучше, нежели при свете дня.
"Вот так у меня всегда, в нужный момент не хватает малости". Он отдышался, успокоился, смог сделать первые выводы. Воздух в пещере был свеж и приятен, что удивительно для внутренностей закупоренной каменной бутылки, из которой только что вынули пробку. Плюс какие-то неопределимые запахи... Ни с чем знакомым отождествить их не получалось. Смутное присутствие рядом невидимой жизни не пугало, ее призрачное дыхание отзывалось в душе радостью.