Непонятным в личности капитана было отношение того к Брэйеру. Лал Чанг считал Пола высшим авторитетом во всех вопросах. На взгляд же Тайменева Полу, как и самому Николаю, до капитана было ох как далеко.
Пол не скрывал от Николая, что корабль идет туда, куда нужно ему. Но куда ему нужно, он не говорил, а Тайменев спрашивать прямо не считал удобным. Вполне вероятно, этого пока не знал и сам капитан. На наводящие вопросы единственного пассажира он отвечал неохотно и уклончиво.
Николай Васильевич не обижался. Он считал, что для простого, нормального человека он и так узнал в последние дни слишком много. Предстояло долго разбираться, что делать с этим знанием.
Первые часы плавания шли в обычной корабельной суете. Крутились над головой решетки радаров, звучали негромко властные команды капитана и твердые ответные голоса о подтверждении и выполнении команд; штурман в своей рубке сосредоточенно разглядывал морские карты незнакомых Тайменеву районов мирового океана; радист прослушивал эфир в режиме дежурного приема; Пол Брэйер изредка обменивался с Лалом Чангом ничего для Николая не значащими фразами, время от времени в рубку управления поднимались моряки, полные сдержанной энергии, сосредоточенные и задумчивые. Кратко переговорив с капитаном, они тут же возвращались на свои места, спрятанные за металлом обшивки. Изредка в переговоры на правах равного вмешивался Пол, что никого не удивляло и воспринималось как должное.
Тайменев мог пользоваться максимально возможной на судне свободой. Но проявлять праздное любопытство и гулять по боевому кораблю было неудобно. Главное, что его интересовало: когда он вернется домой и каким путем возвращение осуществится. А этого ему никто, кроме Пола, не мог сообщить. Пол же не торопился.
Приятно было стоять у мостика, наблюдая за убегающим вперед со скоростью корабля горизонтом и игрой волн, за спокойной работой экипажа. Все ему здесь нравилось. От людей на корабле исходили надежность и добрая сила, как от губернатора Хету, оставшегося далеко за кормой и, скорее всего, в невозвратимом прошлом. Если бы представилась такая возможность, подумал Николай Васильевич, то он, пожалуй, остался бы в этой команде и делал бы с ними общую работу. Наверняка она нужна многим и многим хорошим людям. Вот так спокойно, по-деловому заниматься важным делом, - что может быть лучше для жизни? Что еще надо нормальному человеку?
Может быть, его тоска по дому, - просто следствие того, что ему нечем занять себя всего, без остатка? Что его ждет дома, по возвращению? После пережитого и познанного прежний ритм и прежнее насыщение дней и ночей представлялись ему далеко не столь привлекательными, как прежде. Созданная на протяжении лет устойчивость всего лишь самообман. Сможет ли он как раньше? Работа от и до... В свободные часы удовлетворение никчемной в общем-то любознательности: книги, научные и популярные журналы, поиски рафинированного безжизненного знания. К чему? Для чего и для кого?
Среди друзей есть настоящие ребята, увлеченные своим делом. Тот же Вениамин. Встречи с ними по-настоящему ценны. Но, - редки. Да, еще тренировки по у-шу, цигун, - единственно стоящее из всего круга личных забот. Но так ли? Бег белки в колесе...
С такими невеселыми мыслями он стоял на встречном влажном ветре. Заканчивался самый интересный период его жизни, а Тайменев не знал, как быть, чего хочется больше, - домой или продолжения. Продолжения того, что началось месяц с небольшим назад, того, что познакомило его с Франсуа, Хету, Полом, Лалом Чангом... И Хиларией. Франсуа вернется в Марсель, в одном из кабаков вспомнит его за кружкой или рюмкой. А Хилария... Чем она занимается в эти минуты, он не мог себе представить. Он вспоминал ее такой, какой увидел в первую секунду в кабинете Хету, освещенную светом музея Хейердала.
Капли Тихого океана падали на лицо и катились по щекам, оставляя соленые следы, расплывались темными пятнами прощания на одежде. В море начиналось волнение, усилилась качка.
Пол Брэйер тихонько устроился рядом с Тайменевым, постоял минутку, ловя ладонями соленые брызги, и проницательно, будто йог-телепат, спросил:
- Что, и ностальгия есть, и домой не тянет?
- Да. И хочется, и не хочется. Не знаю, чего больше, - признался Николай, - Да и что есть дом? Несколько кубометров, замкнутых стенами, полом и потолком, предоставленных для отправления естественных надобностей и некоторых желаний вне присутствия других людей. Видимость независимости. А по-другому нельзя. Общество не позволит.