- Аргус, друг мой... Я бы хотел поговорить с тобой. Пройдем в мой кабинет?
Завхоз пошел за ним. Кстати, нужно будет подумать и о маленькой мести для Северуса...
* * *
Через несколько месяцев после гибели Темного Лорда. Кабинет директора Хогвартса.
Дамблдор метал громы и молнии.
В магическом мире вообще-то все было хорошо...
Медленно, но верно восстанавливалась мирная жизнь. Долорес и Аргус вернулись из своего свадебного путешествия, загорелые и красивые, как... как... как... В общем, Аргус и Долорес вернулись из своего свадебного путешествия!
Завхоз убедил свою супругу возобновить работу в Министерстве. Идея, конечно, была не его - посоветовал Альбус Дамблдор. И может быть кто-нибудь даже поверил, что не Альбус Дамблдор оказался инициатором создания особого отдела, занимающегося исключительно оказанием помощи сквибам, магглорожденным, лицам, не могущим найти себя в магическом мире, да и вообще, всем тем, кому было необходимо найти поддержку или хотя бы плечо, чтобы выплакаться... Этот отдел можно было бы назвать «отделом слез»... И не его вина, что единственными естественными претендентами на должности в этом отделе оказались бывшие Пожиратели Смерти! Старый директор с удовольствием видел их возмущение, обиду, отвращение... А затем они встретили его взгляд... Какие страсти кипели в их глазах, какие обещания страшных смертей... Но Альбус прекрасно понимал, что они подчинятся его желанию. Это было просто великолепно!
Да, в магическом мире все было хорошо, но вот у самого директора Хогвартса...
Коварному декану Слизерина удалось понять, что для успешности всех действий директора должно было быть некое средство наблюдения. И тогда он отправился плакаться в жилетку строгого декана Гриффиндора. Хотя слова «плакаться в жилетку» не совсем верны. Тут больше бы подошло высказывание вроде «плакаться в платье»! И этот гадкий слизеринец настолько хорошо сыграл свою роль, что благородная глава Красно-Золотых стала на его сторону! В результате Альбус лишился своей любимой игрушки! И как же ему сейчас быть без так необходимого омута наблюдений? Как же ему быть без артефакта, помогавшего следить за чем угодно, когда угодно и где угодно? Его очень расстраивало, что его лишили источника знаний обо всем происходящем, а ведь он за миновавшие годы так привык к всеведению...
- Минерва... Прошу тебя! - умолял старик.
- Нет, Альбус! Использование этого предмета было полностью оправдано в военное время, но сейчас наблюдение за окружающими с его помощью - обычный вуайеризм! Северус прав! Как вам не стыдно, в вашем-то возрасте!
- Но у меня еще так много планов... За их выполнением нужно проследить... - простонал старик.
- И проследите вы за ними так же, как и все остальные люди, - твердо ответила Минерва.
- А ведь я говорил Аберфорту, какая вы добрая и милая... Наверное, мне следует пересмотреть свое мнение...
- Ваше право! Мне все равно!
- А жаль! Он уже почти решился пригласить вас на ужин...
- ...
- Вы полностью в его вкусе...
- ...
- Но я должен буду сказать ему, что вы мешаете мне делать людей счастливыми...
- А ведь это шантаж, Альбус!
- Конечно, но только ради всеобщего блага! Кэрроу еще не нашли себе супругов, да и Нотт вдовствует! Мы же не можем позволить им в одиночестве идти по жизни... - трагически воскликнул Альбус, невинно опустив глаза.
- Ладно... Я уступаю вам, но предупреждаю...
- Да! Да! Да! Я буду осторожен!
Дамблдор схватил свой омут наблюдений, вновь появившийся перед ним. Выпроводив женщину из своего кабинета, он поспешил продолжить свои наблюдения. Ради всеобщего блага? Вам виднее...
* * *
Первые летние каникулы после смерти Темного Лорда. Малфой-мэнор, комната Драко.
Нежно прикусив мочку уха, брюнет спустился ниже, покрывая бледную кожу шеи легкими поцелуями. Блондин коротко застонал и почувствовал, как на чуть оторвавшихся от его шеи губах мучителя возникла улыбка. О да, его уроки оказались выученными на «превосходно»! Брюнет продолжал свои действия, перейдя уже на плечо, рисуя на нем абстрактные узоры поцелуями и касаниями языка. Затем он ненадолго отстранялся, позволяя прохладному воздуху коснуться влажных линий своего недолговечного произведения, и снова продолжал рисование, вызывая дрожь и стоны. Вот он уже перешел сначала на грудь, а потом на живот изнывающего от нетерпения блондина...