Бесс не могла удержаться от улыбки. «Ланни, ты плут — самый проницательный, которого я знаю, и которого я люблю».
— Не прыгай сразу, понимаешь, потому что это может вызвать подозрение. Приведи довод и позволь ему убедить тебя шаг за шагом. Признай, что есть такие вещи, как моральные стандарты, даже в классовой борьбе. Признай, что Гитлер может быть чуть хуже Рузвельта. Признай, что в Америке больше свободы слова, чем в Нацилэнде. Признай, что Америка должна вооружиться в том мире, где вся Европа является вооруженным лагерем. Признай, что ты надеешься увидеть победу Британии, а на следующий день, что ты готова признать, что ленд-лиз может и не быть самым худшим из преступлений. Делай это легко и мало-помалу. Как переносишь большой груз в одно место!
V
Ланни спросил свою сводную сестру о дяде Джессе. Она была на собрании, где он выступал. Он был старым и худющим, но все еще полным огня. Она очень коротко переговорила с ним. И у неё остался его адрес, который она передала Ланни. Он проживал в малоизвестном отеле в районе Грамерси-парка, недалеко от Юнион-сквер, где Комми, как их называли, имели свою штаб-квартиру. Когда Ланни вернулся в город, он позвонил по номеру. В трубке раздался насмешливый голос, которого он не слышал больше года. Ланни сказал: — «Это твой друг из Бьенвеню. Прогуляйся вокруг парка, и я тебя подберу». Эти двое были тёртыми калачами и умели уклоняться от слежки полицейских и их шпионов.
Маленький парк, который был меньше, чем городской квартал, был окружён железным забором и, по-видимому, посещался только нянями и детьми из домов, стоящих перед ним. Ланни не думал, что нацистские агенты Нью-Йорка будут следить за всеми коммунистами, поэтому он один раз объехал вокруг парка и проследил, чтобы за его машиной не было слежки. Впереди маячила высокая прямая фигура, бросающая вызов возрасту, и совершенно лысый скальп, бросающий вызов погоде. Ланни подъехал, и энергичный старик вскочил машину, и они уехали.
— Ну, дядя Джесс! Я скучал по тебе в Париже, а потом в Лондоне, я полагаю.
— Тебе надо было приехать в Москву. Стоит увидеть город, где будут приняты мировые решения.
Эта пара спорила друг с другом почти четверть века. Это было почти такое же противостояние, как у Ганси с Бесс. Но здесь оно происходило с чувством юмора. Чуткий Ланни полагал или, во всяком случае, надеялся, что благоразумие может повлиять на человечество, и что социальные изменения могут произойти без резни и потерь. Здравомыслящий Джесс сказал излишне оптимистичному мечтателю, что человечество не было сделано таким образом, и его история была написана кровью, а не чернилами. Буржуазная политика была фарсом. И, конечно, он должен был это знать, находясь уже более десяти лет во французской палате депутатов.
Если бы его спросили, зачем он там оставался. Он ответил бы, что это была платформа, с которой он смог говорить народу Франции. Во-первых, о мошенниках, которые их представляли, и, во-вторых, о тех интересах, которые диктовали деньги. Если бы его спросили о положении Франции в настоящее время, то дядя Джесс ответил бы, что оно было, несомненно, хуже с материальной точки зрения, но лучше интеллектуально, поскольку, по крайней мере, французы больше не обманывались. Они знали, кто их враги. Но если его спросить, что французы могли бы с этим поделать, то прослушали бы лекцию марксистско-ленинских теорий. Ланни не спрашивал, потому что он все это слышал раньше, и сказал своему дяде-пропагандисту, что это похоже на грамм-пластинку.
Ланни рассказал об обитателях в Бьенвеню, и как они ладили под режимом Виши. Потом о Ньюкасле и о людях там. Он не упомянул Джесса Робби, потому что Робби ненавидел и боялся своего почти зятя, и не испытывал к нему никакого чувства юмора. Было вполне справедливо упомянуть Робби Джессу, потому что у Джесса было чувство юмора, и, конечно, он воспринимал ненависть и страх Робби, как само собой разумеющиеся. «Полагаю, он зарабатывает деньги бочками», — заметил дядя, и племянник ответил: «Цистернами». Он не вдавался в подробности, не желая поставлять материал для красных выступлений Джесса в Нью-Йорке.
VI
Красный депутат рассказал о своих приключениях, побеге из оккупированной нацистами Франции в Россию. Он и его жена не осмелились путешествовать вместе, поэтому она уехала к родственникам, которые были крестьянами в Нормандии. Предположительно, она все еще была там. Он не имел возможности общаться с ней и мог только надеяться, что она не была среди тех, кто был «сдан по требованию» нацистам. Миллионы семей были разбиты и разбросаны по всей Европе. Поляки и чехи, бельгийцы и французы, и прежде всего евреи и левые, которые понятия не имели, увидят ли они снова своих мужей или жен, родителей или детей. Если это правда, что нищета любит компанию, то Джесс Блэклесс мог бы найти большую компанию среди беженцев прямо здесь на острове Манхэттен.
Он рассказал о своей жизни в Советском Союзе, стране своей мечты, где все мечты сбылись. Все работали, и каждый день работа приближала их к цели социализма. Все были бедны по американским стандартам, но это было не потому, что советская система не могла производить товары. Это было потому, что проклятые нацисты вынудили, чтобы все, что осталось от скудного прожиточного минимума, шло на военное производство. Сам Джесс не простаивал. Он был принят в качестве советника по делам Франции в Наркомат иностранных дел и прочитывал гранки издания на французском языке журнала Интернациональная литература. Кроме того, он нарисовал несколько картин, которые русские хвалили и демонстрировали. Их любовь к искусству имела глубокие корни, и они в максимальной степени использовали каждый талант, проявляемый малым ребенком или франко-американским беженцем на восьмом десятке.
Короче говоря, здесь был тот самый старый дядя Джесс, которого Ланни знал последние двадцать семь лет, и который не изменился ни на частицу, за исключением того, что у него стало меньше волос на голове и еще больше морщин на его худощавом лице и тощей шее. Он по-прежнему был неисправимым идеалистом, исповедующим философию циничной суровости. Человеческая природа несовершенна, и ее нужно было дисциплинировать и муштровать, особенно в военное время. Война, которая представляла интерес для Джесса, была не между капиталистическими государствами, которая продолжалась веками и могла продолжаться тысячу лет, не принося никакого прогресса человечеству. Война дяди Джесса была классовой борьбой, которая должна была закончиться победой пролетариата всех стран и созданием бесклассового общества. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Пролетариям нечего терять, кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир! [65]
Джесс не знал, нападут ли нацисты на Советский Союз. «Такие вопросы известны только лидерам», — сказал он, — «и нельзя задавать вопросы, особенно если ты иностранец. Но из вопросов, которые они задали мне, я понял, что они боятся этого, и напрягают все силы, чтобы подготовить самих себя».
«Я могу сказать больше», — ответил агент президента. Он не сказал: «Гитлер сказал мне». Он даже не сказал: «Я точно знаю». Если Константин Оманский, личный друг и доверенное лицо Сталина, получил информацию, то Ланни не следовало бросаться в глаза, куда бы он ни пошел. Он заметил: «Я считаю, как это принято считать само собой разумеющимся среди знающих людей. Очевидно, что Гитлер должен иметь нефть, а Украина — это самое близкое место».
Красный художник ответил: «Ты можешь сказать этому сукину сыну, что он не получит нефть с Украины. По крайней мере, несколько лет. Русские не оставят врагу ни лачуги, ни былинки. Нефтяные месторождения будут полностью разрушены, и каждая скважина будет залита бетоном. Нацистам придется начинать все заново».
— Это очень важно, дядя Джесс, потому что это даст Британии время вооружиться, а этой стране время, чтобы помочь ей.
— Я знаю об этом через друзей. Русские готовятся переместить целые заводы на Урал и даже в Сибирь, и установить их там, и начать их работу через несколько недель. Всё было продумано до мельчайшей подробности, все будет помещено в поезда, и не только машины, но и оргтехника и архивы. Гитлер не найдет ничего, кроме пустых стен. И они будут служить крепостями, пока он не разнесёт их на куски бомбардировками или артиллерией.