Отец мог догадаться, потому что в его персонале было много людей, связанных с техникой, и он слушал их разговоры. Когда люди говорят о реактивном двигателе, они вряд ли могут упустить упомянуть атомную энергию и возможность того, что немцы могут опередить кого-то другого. Робби сказал: «Успокойся, сынок. Пройдет много времени, прежде чем ты снова сможешь путешествовать, а кто-то другой сделает твою работу».
Больной настаивал: «Напиши профессору Олстону и расскажи ему, что произошло». Это не раскрывало никакой тайны, потому что Робби давно пришел к мысли, что «Чарли» был тем органом государственного управления, который руководил приездами и отъездами Ланни. В прежние времена это бы разозлило отца, но теперь все было в порядке. Все, чтобы выиграть эту войну. Даже пусть это будут люди, занимающиеся зряшным трудом!
Когда стало ясно, что Ланни пережил кризис, Робби вернулся на свою работу, а его место заняла кузина Дженни Бэдд, член клана, которая была закоренелой старой девой и жила в доме Робби как своего рода главная экономка. Она приехала на поезде; никто не собирался запихивать ее в эти летающие штуки. Она заняла комнату рядом с пациентом и читала ему, писала письма для него, взбивала подушку и рассказывала ему истории о своей многочисленной и эксцентричной семье в Новой Англии. У кузины Дженни не было ни малейших сомнений в молитвах. Она была воспитана на них. Она никогда не винила Бога, но прямо говорила Ему, что она хотела, и упускала из виду те случаи, когда Он не счел нужным угодить ей. Она заверила сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, что когда-нибудь Бог сообщит ему, почему Он позволил разрушить этот самолет. Причиной было то, что делал Ланни, или что кто-то еще делал, что Бог не одобрял! Да будет воля Твоя и на земле, как на небе! [71]
VIII
Этот пациент стоимостью две тысячи долларов получил лучший уход. Суперинтендант приходил каждый день и изучал историю болезни. Врачи, даже те, кто не имел никакого отношения к делу, приходили, чтобы испытать своё умение подойти к больному. Строгая старшая медсестра пасла своё стадо и смотрела, что никто из них не пропустил никакой процедуры. Каждой из медсестер, молодых или средних лет, следовало думать о собственной карьере, и никто из них не заметил, что может это стать шансом на всю жизнь. История о предложении отца стала известна, и говорили, что семья была сказочно богата. Страдания не разрушили внешность пациента, но придали ей деликатную особенность. Также обсуждались два паспорта, и было само собой разумеющимся, что травмы были получены на службе Британии и Новой Шотландии. Пока Ланни лежал без сознания, медсестры трогали его лоб и молились за него. Когда сознание вернулось ему, они нашли его очаровательным и молились на него в другом смысле слова.
Он был вежлив со всеми, но сдержан, и вскоре они поняли, что его мучают мысли. Во сне он бормотал странную тарабарщину, которую никто не понимал, а иногда его мучили ночные кошмары, он вскрикивал и изо всех сил пытался поднять свои ноги в гипсе. Что-то тяготило его, и врачи боялись, что он может умереть от беспокойства, а не от шока. Суперинтендант, опытный человек, пытался понять его секрет, но все, что он мог получить, было: «У меня срочное задание. Как скоро я смогу ходить?» Суперинтендант мог только ответить: «Ваше нетерпение может отсрочить ваше выздоровление».
Дело стало настолько плохим, что Робби Бэдд прибыл на следующий уик-энд. Для него это было легко, потому что, по его словам, его место было нашпиговано самолетами. Бэдд-Эрлинг теперь производил двухместный истребитель, а для этих истребителей Галифакс был практически на заднем дворе. Несколько часов полета. Робби поговорил с Чарли Олстоном по телефону и принес сообщение: «Скажи пациенту, чтобы он не волновался, мы посылаем кого-то другого». На что Ланни отвечал: «Робби, это так важно, и никто не может этого сделать! Во всяком случае, для подготовки потребуется несколько месяцев!»
«Но погляди, сынок», — умолял отец. — «Ты выздоравливаешь. Ты не можешь починить сломанные кости слезами».
Ланни двигал головой из стороны в сторону в беспомощном горе. — «Этого не должно было быть, Робби! Это похоже на смерть — это как тысячи смертей — миллионы!»
— Ты не хочешь рассказать мне об этом?
— Я ничего не могу рассказать, я дал слово.
— Что ж, тогда мне придётся догадываться.
— Но, о чём бы ты ни догадался, не говори об этом здесь и не говори нигде. Люди здесь уже слишком много знают. Что случилось с моим паспортом?
— Они нашли два.
— Я боялся, что их найдут. Они нашли капсулу?
— Я не слышал ни о какой капсуле.
— Ну, забудь об этом. Когда-нибудь я расскажу тебе историю. Что-то было в газетах?
— Они мало публикуют о перегоне самолётов из США в Британию, Ланни, и, конечно, ничего о несчастных случаях.
— Благодарю Бога за это! Не говори никому, кому не нужно. Понимаешь, я беспокоюсь не о себе, Робби, о стране.
— Теперь наступил момент, когда ты должен думать о себе и ни о чём больше. Ты так много знаешь о самовнушении. Почему бы тебе не попробовать?
— Я делаю все возможное, я сражаюсь, чтобы примириться с тем, что произошло. Это самая трудная работа, которую я когда-либо имел.
IX
Президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт вернулся к своим собственным срочным задачам, а Ланни остался лежать на спине. Он не мог повернуться. Чтение в этом положении вызывает переутомление глаз, поэтому добрая кузина Дженни читала вслух медленным невыразительным голосом всё, что он её ни попросил: газеты, журналы, любой роман, который он мог выбрать. Но беллетристика казалась ему пустой и неубедительной. Все, что он хотел, было военными новостями, и особенно из России, которую чопорная незамужняя леди считала слегка нежелательной. Немцы окружили Ленинград и неумолимо приближались к Москве. Эта битва протяжённостью три тысячи километров была за пределами человеческого воображения.
Робби принес радиоприемник, который можно было использовать в больничной палате только при низком уровне звука. Канадское радио, принадлежащее государству, не имеет рекламы, что является благодеянием для любого человека, больного или здорового. Было много новостей, и Ланни питался ими. Беда приходила, когда нетерпеливый пациент закрывал глаза и пытался заснуть. Тогда его мысли переходили к делам, которые он запланировал, к схемам, которые он разработал. Для Великобритании и для Германии. Тогда он был похож на дикого льва в клетке, или жаворонка, забивающего себя до смерти о решётку над головой.
Ему принесли письменные принадлежности, и ему удалось с подушкой для поддержки написать несколько записок. Почта из Канады подвергалась цензуре, он знал это, и поэтому писал с осторожностью. Он сомневался, что письмо дойдёт из Канады во Францию Виши, поэтому он попросил Робби написать матери. Рику он писал: «Со мной произошёл несчастный случай, похожий на твой, только на море. У меня все будет хорошо, но на это потребуется время». Прошло почти четверть века с тех пор, как разбился Рик, но он, конечно же, не забыл об этом. Золтану он писал: «Я попал в серьезную аварию, но мне стало лучше». Он написал то же самое Лорел Крестон и добавил предложение: «Ваши опасения оправдались, и мне следовало бы принять ваш совет». Он подписал эту записку «Брат» и надеялся, что цензор не примет это за код. В Лизбет ему не пришлось упоминать об аварии, так как Робби рассказал об этом её отцу. — «Просто строчка, чтобы вы знали, что мне лучше, и скоро все будет в порядке. Извините за почерк. С наилучшими пожеланиями».