— Не хочу говорить нет, Реверди, но я думаю о всех неприятностях, которые я вам причиню, насколько я беспомощен…
— Забудьте об этом, Ланни, у нас есть на борту люди, которым нечего делать, как драить палубу и полировать медь. Что касается меня, что мне делать, кроме как не доставлять моим друзьям удовольствие? Я открою вам свою тайну и скажу, что вы сделаете мне одолжение. Лизбет говорит, что она пойдёт в рейс, если вы это сделаете, и вы знаете, как я ее хочу.
— Если вы так говорите, то я должен указать на то, что Лизбет никогда не видела меня в моем нынешнем состоянии, и ей может оно не понравиться.
— Лизбет рассказали об этом, и она говорит, что вам надо ехать. Её мать не думает, что ей нужно делать приглашение…
Но, видимо, в семье Холденхерста была разница во мнениях. Ничто не щелкнуло. Ланни мог догадаться, что у Лизбет была отводная трубка или что она просто взяла трубку из рук своего отца. «Бред какой то!» — раздался ее голос. — «Приезжайте, Ланни, мы приятно проведём время».
Что мог бы сказать Ланни, кроме — «Хорошо»? Затем он добавил: «Когда вы увидите эту бедную развалину, вы можете пожалеть о своих словах!»
КНИГА ШЕСТАЯ
Бесстрастные, как боги, без темной думы о земле [74]
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Чайки ходят по песку, моряку сулят тоску [75]
I
С возвращением сил Ланни стало легче писать, и это стало одним из способов проводить время. Он написал письма своим клиентам и своим друзьям, рассказывая им, что он находится на пути к выздоровлению, и где собирается провести следующие несколько месяцев. Среди этих людей, естественно, была Лорел Крестон. Он должен был сообщить ей, что он вне опасности. И поскольку он больше не был агентом президента, он мог писать более свободно, чем раньше. — «Мне пришлось отказаться от задания, которое я выполнял, и я боюсь, что пройдёт какое-то время, прежде чем я смогу взяться за другое. Я подчиняюсь врачам и стараюсь выкинуть из головы все заботы. Я большое бремя для себя и для всех остальных, и особенно для вашего дяди, который был так добр взять меня на свою яхту».
Ланни думал, что это тактично. Если леди беллетристка могла почувствовать к себе пренебрежение, то это письмо давало ей понять, что он не для кого не годен, включая её. Он не упомянул Лизбет, и, возможно, Лорел не узнает, что ее кузина отправляется в круиз. Она, конечно, могла бы узнать, но, по крайней мере, Ланни указал, что он не придаёт этому вопросу какой-либо важности. Он совершает эту поездку ради своего здоровья, соблазненный теплом тропических морей. «К тому времени, как я вернусь», — писал он, — «вы значительно продвинетесь вперед с вашим романом, и я обещаю стать вашим первым читателем». Он подписал это Бьенвеню, чтобы показать, что, хотя он больше не является секретным агентом, он может снова стать таковым. Это не было мелодрамой предположить, что горничная, которая убирала комнату Лорел, или дворник, который жёг ее мусор, могли работать на нацистов.
Реверди снова позвонил. Было первое ноября, и яхта Ориоль собиралась выйти из своей гавани Балтимора. На борту находились он сам и Лизбет, его секретарь-мужчина и ее репетитор-женщина. Лизбет собиралась улучшить свое образование и рассчитывала на помощь Ланни. Также была женщина-врач, которая направлялась на свой пост в Южном Китае и мисс Гиллис, которую Ланни смутно помнил как хрупкую седовласую леди. Все богатые семьи имели обнищавших родственников или школьных друзей жены, которые выполняют легкие обязанности, такие как шопинг, помощь личному секретарю, обязанность четвёртой руки в бридже или уход за ребенком, который съел зеленые фрукты. «Я позвоню вам из Майами», — добавил Реверди. — «Мы подождем вас там и будем рыбачить, пока вы не приедете». Врачи сказали, что они снимут гипс через неделю, и это, похоже, соответствует графику. Были ещё телефонные разговоры, и Робби взялся отправить двухмоторный самолет с местом в салоне для односпальной кровати. Бэдд-Эрлинг не выпускал таких самолетов, но Робби достал такой. Если его спросить, как, он бы лукаво улыбнулся и подмигнул и заметил: «Многим людям нужны то, что у меня есть, поэтому время от времени они должны давать мне то, что хочу я». Сам отец не прилетел. Он был ужасно занят, но отправил человека, чтобы был при Ланни с того момента, как он покинет госпиталь, и пока он не будет в безопасности на Ориоле. Также Робби отправил в госпиталь обещанный чек.
II
Гипс сняли, и… какое благословенное облегчение! Ланни мог перевернуться в постели. Он часами наслаждался этой роскошью и спал по ночам, как не делал этого неделями. Вместо гипса на него надели то, что называется «короткими шинами», сделанные из литой кожи и стали и идущие от его лодыжек до колен. Кроме того, в качестве дополнительной меры предосторожности, он будет пользоваться костылями в течение нескольких дней.
Утром пришло сообщение, что самолет был в аэропорту. Он выписал чек для верной кузины Дженни, которая возвращалась поездом, выдал медсестрам по двадцатидолларовой купюре, так как не мог выйти и сам купить подарки. Человеку Робби нечего было делать, потому что весь госпитальный персонал хотел помочь. Проводы пациента в карету скорой помощи было своего рода триумфальным шествием. Все выстроились, улыбаясь и прощаясь. Из кареты скорой помощи его вынесли на носилках к самолету, и там положили на кровать. Человек Робби сел на складной стул рядом с ним, и они улетели.
Погода была многообещающей, и они летели в Южную Флориду на расстоянии около трёх тысяч километров. Предписания Робби предусматривали приземление в аэропорту в Вашингтоне и проведение там ночи. Ланни, если он захочет, подадут карету скорой помощи и отвезут в гостиницу. Но Ланни сказал, что в этом нет никакого смысла, его ужин может быть доставлен в самолет, и он может спать там же. Ему было очень интересно, сможет ли он поднять ноги. Его сопровождающий работал на заводе Бэдд-Эрлинг. Ему было интересно поговорить об этом, а Ланни послушать. Так они провели вечер, и на рассвете вышли на второй этап пути.
В аэропорту Майами их ждала карета скорой помощи, и путешественника отвезли на пристань, где элегантная 65-метровая яхта была причалена специально для этого мероприятия. От начала и до конца Ланни не испытал ни одного неприятного момента. Именно так обращаются с богатыми в этом мире, если у них есть здравый смысл оставаться в пределах их собственного священного круга, а не срываться в тайные арктические командировки с поддельными паспортами. Реверди Джонсон Холденхерст никогда не делал ничего подобного, но заботился о себе и своей семье и о друзьях, если ему разрешали. Реверди заявил, что легенда, что «богатство, полученное в одном поколении, будет потеряно в третьем», была правдой только для транжир и дураков. Это, безусловно, не касается тех, у кого есть смысл вкладывать свои деньги в городскую недвижимость, например, как Асторы, Вандербильды и Рокфеллеры. И Холденхерсты в недвижимость Монументального Города.
В этой обширной гавани находились яхты и скоростные катера, зимнее место развлечений богатых. Но многие яхты и катера перестали быть «частными». Они были переданы Береговой охране для использования в патрулировании и эскорте в чрезвычайных ситуациях. Некоторые из них были оснащены пушками, а другие делали все возможное с помощью стрелкового оружия. Были люди, которые думали, что яхта Ориоль должна находиться на этой службе. Они раздражали Реверди своими предложениями, и он видел, что ему не дадут второго шанса. Его неприкосновенность частной жизни и состояние его здоровья были теми вещами, которые он считал первостепенными, и теперь он стремился уйти из американских вод, прежде чем какой-нибудь проклятый бюрократ задумает сказать, что для прогулочной яхты не допустим круиз в Тихом океане.